глаз. Я должен был постараться ее успокоить.

Путь к дому фрейлин был неблизким. Шагая по тропинке — мне она представлялась широкой неровной дорогой, с ухабами и камнями, — я размышлял над тем, что мне удалось сегодня узнать. А узнать довелось немало: теперь в моей памяти сохранялась картина убийства так, словно я видел ее собственными глазами. Правда, четкость этой картины в некоторых моментах была нарушена, и эти нарушения, эти неясности должны были проявиться при участии Глюмдальклич. Например, судя по следам, Цисарт и Бедари должны были оказаться лицом к лицу; однако же обвиняли дригмига в том, что он убил фрисканда в спину. Собственно, и сам Бедари говорил о шпаге, торчавшей в спине его командира. Мне казалось, что я уже по тому, что увидел, могу опровергнуть обвинение, по крайней мере, в этой части. Бедари, если только он не летал по воздуху, никак не мог оказаться позади Цисарта. Кроме того, странное (судя по следам) поведение Цисарта. Не мог я объяснить и слабозаметные следы, частично перекрывавшиеся четкими следами фрисканда.

Я добрался до дома без особых приключений, незамеченным юркнул мимо грозных стражников, охранявших покой королевских фрейлин, и вскоре стоял перед доброй моей нянюшкой, пребывавшей в крайне встревоженном состоянии. Как я и предполагал, она не спала всю ночь. Увидев меня — а я был перепачкан травяным соком, кровью проклятой крысы, вдобавок с двумя охапками поломанных травяных стеблей на плечах, — Глюмдальклич испуганно ахнула. Несмотря на обеспокоенность судьбой Бедари, она быстро налила мне в специальную лохань теплой воды и настояла, чтобы я прежде привел себя в порядок.

Я подчинился, смыл с себя грязь, почистил тесак, переоделся в чистое платье, сел в кресло, спинка и сиденье которого были сплетены из волос ее величества королевы, — и лишь после этого изложил ей содержание беседы с Бедари, а также рассказал об осмотре места преступления.

— Что же нам делать? — спросила она в отчаянии, к которому все-таки примешивалась некоторая толика надежды.

— Прежде всего, — сказал я, — вы должны добиться, чтобы его величество назначил вас защитником Бедари на предстоящем суде.

Глюмдальклич широко раскрыла глаза.

— Но я же никогда не выступала в суде! — воскликнула она. — И я не представляю себе, как и что следует делать!

На это я ответил, что, занимаясь в королевской библиотеке, неплохо изучил систему правосудия Бробдингнега и вполне готов к выступлению в суде.

— Но боюсь, что мне, как иностранцу, могут не позволить это сделать, — пояснил я. — Поэтому в суде будете выступать вы, Глюмдальклич, а я стану вашим помощником. И не бойтесь ничего, — добавил я. — Главное — уверенность в собственной правоте. Сегодня — среда, а по средам его величество имеет обыкновение беседовать со мною. Я постараюсь его убедить в том, что вы можете быть защитником на суде.

— Хорошо, — согласилась она после долгого раздумья. — Пока ты будешь убеждать короля, я обращусь с просьбой к королеве. Королева добра ко мне, надеюсь, она сумеет добиться от своего супруга такого назначения. Что еще я должна сделать?

— После того, как вас назначат защитником, мы сможем на законном основании осмотреть вещи убитого и орудие преступления, — ответил я. — Ведь, согласно законам, все эти предметы должны находиться в нетронутом виде в главном королевском храме — вплоть до осуждения преступника. Нетронутой будет оставаться и комната убитого, в течение того же срока. Мы сможем и ее осмотреть.

— Но для чего? — удивленно спросила Глюмдальклич.

Я рассказал ей, как именно осмотр оскверненного храма в столице лилипутов Мильдендо помог мне раскрыть ужасное преступление, совершенное задолго до моего появления в Лилипутии.

— Кроме того, — добавил я в заключение, — вы сможете получить разрешение на встречу с Бедари. Хотя при этом будет присутствовать тюремщик, я надеюсь получить от него кое-какие ценные сведения. Это будет куда полезнее, чем вновь пытаться проникнуть к нему в темницу втайне.

При этом я, разумеется, умолчал о том, что не испытывал никакого желания красться по подземному коридору, стараясь не попадаться на глаза тюремщику — и одновременно отбиваться тесаком от отвратительных гигантских крыс.

На Глюмдальклич мои слова произвели впечатления. Подозреваю, что не последнюю роль тут сыграла возможность встретиться с Бедари уже в ближайшее время. Так или иначе, она быстро собралась, кликнула лакеев, которые обычно несли за ней мой ящик, и мы отправилась к их величествам: Глюмдальклич — чтобы присутствовать на утреннем приеме у королевы, я — чтобы беседовать с королем о государственных проблемах.

Проследив, чтобы лакеи поставили мой ящик на стол его величеству, Глюмдальклич удалилась на женскую половину дворца. Король же, открыв верхнюю крышку ящика, служившую мне крышей, сам извлек сначала любимое мое кресло, а затем и меня самого. После того, как монарх поставил меня на стол, я отвесил его величеству глубокий поклон, на что Семитрендриг ответил милостивой улыбкой и позволил сесть.

Всякий раз, оказываясь в королевских покоях, я не могу побороть чувство восхищения обстановкой. Но если на первых порах причиной этого чувства были колоссальные размеры комнаты (примерно двести пятьдесят футов в длину, двести — в ширину и в высоту еще двести), то со временем, напротив, я изумлялся скромности той обстановки, в которой жил столь могущественный монарх. Судите сами. Прежде всего, размеры рабочей комнаты Семитрендрига соответствовали английскому помещению 20 футов длиною и 17 футов шириною, при высоте тоже около 17 футов. Согласитесь, для кабинета, одновременно служившего и малым аудиенц-залом, размеры более чем скромные. Одну стену целиком занимал книжный стеллаж с несколькими десятками увесистых томов. Большая часть фолиантов представляла собою исторические хроники; имелись здесь и сочинения по математике, к которой бробдингнежцы имеют особую склонность, а также своды законов и трактаты на нравственные и поэтические темы. По распоряжению его величества дворцовый столяр изготовил деревянный станок, с помощью которого мне удалось прочесть некоторые из этих сочинений.

Противоположную стену, в которой находилась тяжелая резная дверь (я бы не смог самостоятельно не то что отворить ее, но даже на дюйм сдвинуть с места) украшали портреты: по правую сторону входа — Семитрендриг I, основатель нынешней династии, — и нынешнего хозяина дворца. Художник передал их несравненное сходство; что же до одежд, в которых были изображены оба монарха, то, как я уже писал ранее, одежда бробдингнежцев походила одновременно на персидскую и на китайскую. Пышные камзолы и халаты, широкие шаровары, сапоги с низкими каблуками — такова была здешняя мода и, если судить по портрету Семитрендрига I, на протяжении многих веков. Впрочем, можно было усмотреть и определенные различия, касавшиеся, в первую очередь головных уборов: предок моего собеседника носил коническую шляпу китайского фасона; среди знакомых мне бробдингнежцев такие не носил никто — в ходу были широкополые шляпы, отдаленно напоминавшие европейские, но с намотанными на тулью тюрбанами. Такой же головной убор носил и Семитрендриг VI. Женские платья были менее яркими, но не менее пышными.

Мебель была вполне подстать размерам — скромная и удобная, из темной породы дерева, называвшегося здесь «бробдрид». Во время разговора я обычно стоял на столе, обитом зеленым бархатом, ворс которого напоминал высокую и довольно жесткую траву наших лужаек.

Его величество сидел напротив меня в кресле, время от времени делая глоток легкого вина из высокого золотого кубка. При первой нашей встрече он любезно предложил вина и мне. Для этого был специально принесен крохотный стакан, самый маленький, какой удалось найти — но он вмещал не менее двух галлонов жидкости. Едва я наклонился над ним, как в ноздри мне ударил винный запах столь отвратительный, что, с трудом справившись с приступом дурноты, я твердо отказался от королевского