угощения.

Итак, король сидел в кресле с кубком в руке, я же стоял напротив и отвечал на его вопросы. Разговор наш зашел об особенностях военного дела в Англии. Вскоре король, внимательно слушая мои рассказы об устройстве европейских армий, отставил кубок, поднялся из кресла и принялся расхаживать по комнате, а затем, чтобы лучше слушать, взял меня на руки. Он часто поступал таким образом; во время наших бесед король, большею частью, расхаживал по комнате, держа меня в одной руке и рассеянно лаская другой — как мы поступаем с детенышами домашних животных, то есть, щекоча их животик, почесывая за ушком и под челюстью. Я никак не мог привыкнуть к этим неприятным ощущениям. В самом деле, когда палец его величества касался моего живота или груди, я задерживал дыхание и напрягал мышцы сколько возможно, ибо иначе рисковал выйти из этой невинной ситуации с поломанными ребрами и разорванными внутренностями. Когда же он начинал поглаживать меня по голове и чесать за ухом, я чувствовал примерно то же, что нерадивый школяр, когда вышедший из терпения учитель изо всех сил треплет его за уши. Теперь я весьма сочувствовал котятам и щенятам, этим нашим домашним любимцам, которым приходится сносить столь же сомнительные ласки своих хозяев, и про себя дал слово: в случае возвращения никогда впредь не досаждать своим кошкам и собакам излишним вниманием.

Высказав несколько замечаний, весьма здравых, касавшихся военных обычаев моей родины, Семитрендриг VI направился к столу, осторожно поставил у ящика и собрался кликнуть лакеев, чтобы те унесли меня к Глюмдальклич.

В это самое время я обратился к нему с просьбой.

— Государь, — сказал я, почтительно кланяясь, — позвольте госпоже Лорич выступить защитницей несчастного дригмига Бедари. Если я не ошибаюсь, суд должен состояться в ближайшие дни. Я очень надеюсь, что госпоже Лорич удастся доказать невиновность Бедари.

Услышав сказанное, король чрезвычайно удивился.

— Невиновность? — повторил он. — Несчастного? Грильдриг, ты в самом деле считаешь, что этот дригмиг не убивал фрисканда? Или так считает твоя нянюшка, попросившая тебя обратиться ко мне?

— О нет, ваше величество, это я посоветовал ей просить о назначении защитницей, — ответил я. — Я действительно уверен, что убийство совершил кто-то другой. И я помогу Глюмдальклич… то есть, госпоже Лорич доказать невиновность дригмига.

Последняя фраза, конечно, прозвучала чересчур самоуверенно, что немедленно вызвало скептическую улыбку короля. Он спросил, чем продиктовано мое утверждение. На это я попросил разрешения рассказать о своих заслугах в раскрытии зловещего преступления в Лилипутии. Он милостиво позволил, сел в кресло напротив меня и приготовился слушать. Я же приступил к рассказу, останавливаясь на подробностях того дела. Правду сказать, король, впервые услыхав от меня о Лилипутии, гораздо больше интересовался обычаями и населением той страны, чем кровавым убийством. Он отказывался верить, что где-нибудь в мире могут жить люди, меньшие в двенадцать раз, чем такое ничтожное существо, как я. Двенадцатикратно более ничтожное, чем Грильдриг! Боюсь, в этом убедить его мне не удалось. Когда же я упомянул о своем прозвище в той далекой стране — Куинбус Флестрин, то бишь, Человек-Гора, — он откровенно захохотал, да так громко, что я на какое-то время совершенно оглох.

Я очень расстроился. Похоже было, что монарх Бробдингнега, несмотря на все расположение, не относится ко мне всерьез. И, значит, он не назначит Глюмдальклич защитницей бедного юноши. Я попытался подобрать подходящие и достаточно убедительные слова, которые склонили бы его величество хотя бы к желанию выслушать результаты моих наблюдений.

Неожиданно король заявил:

— Впрочем, если эта девушка действительно хочет защитить обвиняемого, я не буду ей мешать. Но будет верно предупредить ее, что полагаться ей придется в гораздо большей степени на себя, нежели на… как ты сказал? — да, на могучего Человека-Гору!

Ожидая очередного взрыва оглушительного королевского смеха, я зажал себе уши. Но его величество Семитрендриг VI лишь улыбнулся и погладил меня по голове указательным пальцем, едва не свернув мне шею. Я искренне поблагодарил его за милость и поклонился. Король уточнил: в нашем распоряжении всего один день. С точки зрения обвинителя, которым является королевский прокурор, преступник очевиден. Погода же с каждым днем становится все жарче, и нет никакой необходимости затягивать столь ясное дело.

Итак, Глюмдальклич стала официальной защитницей арестованного дригмига, и мы получили разрешение осмотреть орудие преступления и тело несчастного Цисарта, лежавшее в главном храме.

— Милый Грильдриг, — расстроено сказала Глюмдальклич, прежде, чем мы направились туда, — все происходит так, как ты хотел. Но что может дать нам этот осмотр? Зачем нам осматривать убитого и оружие, которым он был убит? Разве ты сомневаешься в том, что это именно Цисарт и убит он именно шпагой?

Я успокоил девушку тем, что ей не придется рассматривать мертвое тело. Как всякое юное создание, она испытывала страх перед покойниками, которого я, опытный хирург и моряк, давно уже не знал.

Мои слова ее несколько успокоили. Еще больше она приободрилась, узнав, что ей позволили навестить Бедари и даже снести ему смену платья. Для этого мы прежде направились в комнату дригмига, которую он делил с гвардейцем Зитери.

Я не хотел лишний раз привлекать внимание к скромной своей персоне и потому предложил Глюмдальклич обходиться без ящика, в котором меня носили за ней два лакея. Да и постоянное присутствие лакеев изрядно замедлило бы любые наши действия. Девушка согласилась с моими доводами и, отослав лакеев с пустым ящиком, поместила меня в обычную девичью сумочку, висевшую на широком поясе. Не могу сказать, что чувствовал себя в ней удобно, но уж, во всяком случае, лучше и свободнее, нежели в кармане Бедари. Единственное, что мне досаждало здесь, был сильный аромат благовоний, которыми изредка пользовалась моя нянюшка. Поэтому я просунул голову наружу через шнурованную горловину сумки, чтобы чаще вдыхать свежий воздух.

Как я уже говорил, первым делом мы посетили комнату дригмига Бедари, которую тот делил с другим гвардейцем, Зитери.

Сам Зитери, временно оставшийся единственным хозяином, отнесся к нам неприветливо. Полагаю, он целиком верил обвинениям против своего соседа и сослуживца, а попытку Глюмдальклич защитить Бедари, относил насчет влюбленности девушки в арестованного дригмига. В то же время, будучи неравнодушным к юной прелести Глюмдальклич, он держался любезно, хотя и настороженно. Он вовсе не стремился препятствовать нам, поскольку поначалу речь шла всего лишь о чистом платье Бедари, хранившемся в большом сундуке. Но вряд ли я мог внимательно осмотреть помещение под его пристальным взглядом.

Глюмдальклич не знала, о чем говорить с молодым человеком, и я решил прийти к ней на помощь. Выбравшись из кошелька, я вежливо поздоровался и попросил разрешения задать несколько вопросов.

При моем появлении у Зитери глаза полезли на лоб. Так же, как и Бедари, он, разумеется, знал о моем существовании, но возможностей увидеть меня воочию у него было еще меньше, чем у возлюбленного Глюмдальклич.

Когда приступ изумления у него прошел, я спросил его, не находил ли он письма, адресованного его соседу.

— Нет, — отвечал он, — ничего такого я не видел… Хотя, — вспомнил он, — мне кажется, на его столике лежал какой-то листок.

Он объяснил, что вчера, вернувшись к себе после дежурства, он не застал Бедари, который ранее спал в комнате, и вот тогда-то ему показалось, что на столике рядом с кроватью дригмига лежал какой-то листок. Он был сложен так, как обычно складывают письма, но было ли на нем что-нибудь написано, Зитери уверенно сказать не мог.

— Куда же он делся потом? — спросил я.

— Этого я не знаю, — ответил Зитери. — Возможно, его кто-то случайно унес.

«Или неслучайно», — подумал я. Вслух же задал следующий вопрос:

— А кто вчера заходил к вам?

Зитери пожал плечами.

— Дригмиг Тизарт, — ответил он, — я обещал показать ему новое шитье к кафтану. Даргири, который просил меня составить партию для игры в кости. Кто еще? Да, фрисгульд Голдири, конечно. Он