голода.
– Иди поешь, – говорит мне муж.
– Не буду, – бурчу я.
– Она не будет, – передает муж теще.
– А кому я тут у плиты стою с шести утра? – опять вспыхивает мама. – Она не будет… Мне что теперь, все выбросить? – Она кидает ложку и уходит под яблоню курить.
– Иди, – просит муж.
– Поехали в магазин, – говорит мама отцу.
– Зачем? – пугается он, потому что они уже ездили.
– Поехали, – говорит мама таким тоном, что лучше пойти и завести машину, что отец и делает.
Я дожидаюсь, когда они выедут за ворота, и захожу на кухню. Быстро хватаю то, что осталось на столе. Вкусно! Доедаю и возвращаюсь в комнату. Мама возвращается.
– Эта поела? – спрашивает она у зятя. Эта – это я.
– Поела, – отвечает он.
– А суп? А мясо? А пирожки? – кричит с возмущением мама. Опять не так. – Пусть идет доедает.
– Надо доесть, – передает мне муж.
– Не буду, – бурчу я.
Возвращаемся в Москву. Вася остается у бабушки. Счастливый. Я прямо вижу эту картину. Вася сидит перед телевизором, точнее, лежит на диване, смотрит про роботов. Бабушка сидит рядом с диваном на детском стульчике. На коленях у нее поднос с тремя тарелками и две ложки. Бабушка, балансируя с подносом на неустойчивом стульчике, кормит внука с ложки. Вот она – деревенская жизнь.
– Позвони маме, узнай, как там у них дела, – говорит мне муж на следующий день.
– Не буду.
– Ладно, сам позвоню.
Муж умеет разговаривать с тещей. Он молча слушает ее монолог и угукает. Разговаривают они подолгу, минут по десять.
– Ну и как там дела? – спрашиваю я.
– Нормально.
– А что делали?
– Ели, потом опять ели, потом тоже ели. Сейчас снова едят.
– А еще что делали?
– Не знаю.
– А что мама так долго говорила?
– Она перечисляла, что съел Вася и в каких количествах.
– А про меня спрашивала?
– Да.
– А что спрашивала?
– Ела ты или нет.
– А ты что сказал?
– Сказал, что ела.
На следующий день, когда муж опять звонит теще, я стою рядом.
– Ну что? – спрашиваю я.
– Все нормально.
– Что нормально?
– Мама спросила, хорошая ли она мать, я сказал, что хорошая. Мама сказала, что другой матери у тебя нет. Я согласился.
– Можно подумать, у нее пятеро детей. Я тоже единственная дочь. И мной можно гордиться. И замужем, и ребенка родила, и работаю…
– Вот мама тоже сказала, что она все для нас делает. И с внуком сидит…
– Ой, можно подумать! Три недели в году, – завелась я. – Другие вон вообще все время. Со мной бабушка тоже сидела.
– Господи, как вы похожи, – не выдерживает муж.
Мы, конечно, миримся. Тоже со слезами и страстными объятиями.
– Прости меня, мамочка, – рыдаю я на материнской груди.
– Все, отлепись.
Первое интервью в газете. С портретом. Я купила два экземпляра: один себе, другой – маме. Открываешь газету – а там я. Слава.
Приехала на дачу с газетой. Хотела сразу отдать, но забегалась – разгружала сумки, стирала белье. Наступил вечер. Мама стала топить печку – было еще прохладно. Я случайно заметила, как она бросает мой портрет в огонь.
– Мама, как ты могла? Там же я, – закричала я.
– Где? – удивилась мама. – Это старая газета, я ее уже прочла.
– Там я такая красивая. – Я чуть не плакала. Родная мать, вместо того чтобы сохранить газету и показывать ее всем соседям, топит моей физиономией печку.
– Тебя там не было, я бы заметила, – уверенно сказала она.
Я начинаю рассказывать, что на третьей странице, справа, внизу, была я.
– Нет, Машенька, ты у меня, конечно, красавица, но в газете – там и губы, и брови, и глаза…
Хотя она имеет на это право. Мама была на восьмом месяце беременности. Училась, подрабатывала. Бабушка – мамина мама – жила в другом городе, должна была приехать через месяц. Мама поехала в библиотеку – сдавать книжки, а попала в роддом. Неожиданно, в автобусе, начались схватки. Мама пересела на другой автобус и доехала до роддома. Я родилась экстренно – за два часа. Мама дважды испытала шок. Первый раз – когда увидела, что вместо ребенка на руке акушерки лежит что-то белое. Как кокон или огромная медуза.
– Кто это? – закричала мама.
– Дура, успокойся, дочка у тебя в рубашке родилась, – сказала акушерка и шлепнула медузой в таз. На ладони лежал вполне нормальный младенец.
– А где ноги? – спросила акушерку мама. Она, видите ли, ручки увидела, а ножки – нет.
– Что ж такая неугомонная, – рассердилась акушерка. – И ножки, и ручки. Девочка – красавица.
– А пальчики? – Мама все никак не верила, что эта медуза, которую она увидела в первое мгновение после родов, может иметь человеческий облик.
Мама успокоилась и легла. И вдруг в окне увидела чье-то страшное лицо и руки. Появилось и пропало.
– Кто это? – опять закричала мама.
– Где? – спросила акушерка.
– Там, в окне, – показала мама.
– Успокойся. Второй этаж. Дождь идет. Давай послед рожать, – сказала акушерка.
Мама потужилась и опять посмотрела в окно. В окне она увидела свою маму, мою бабушку. Зажмурилась, решив, что сошла с ума. Опять открыла глаза – мать из окна не пропадала.
– Вон, там моя мама, – закричала она.
– Где? – Акушерка оглянулась и опять никого не увидела.
– Там, в окне. Мама.
– Какая мама? Ты стала мамой. Вот твоя дочка. – Акушерка положила меня маме на живот.
– Да подождите вы, – сказала мама. – И вообще, холодно здесь. Она не простудится?
– Кто?
– Дочка.
– Ладно, – выдохнула акушерка, решив, что у роженицы не все в порядке с головой от счастья.
Оказалось, что в окне действительно была моя бабушка. Ей приснился странный сон – про рыб и медуз. Утром бабушка купила билет на самолет и прилетела в Москву. Только ее не пустили. Но бабушка залезла на козырек крыши и махала маме руками – мол, я здесь. Дождь, правда, шел, и она поскальзывалась и
