Вот никто не знает, как сварить кашу без молока и без сахара, чтобы ее ел ребенок. А я знаю. Кашу нужно варить на компоте. Сначала компот из сухофруктов, а потом выловить, процедить и варить кашку. Ребенок не ест гречку? Гречка легко камуфлируется овсянкой. Две части овсянки и одна – гречки. Проверено на детях…

А еще нам прописали кролика. Тоже рукотворного. В смысле, сварить, отодрать от костей, перемолоть, еще два раза перемолоть. Я ходила за ним на рынок в полуобморочном состоянии. Нет, я спокойно отношусь к разделыванию дичи. Видела, как курице голову отрубают, как барашка разделывают. Но вот эти кролики, лежащие на прилавке уже освежеванные, но с одной пушистой лапкой… Это слишком. Дались мне эти лапки… Но почему их оставляют? Для красоты? Или для того, чтобы покупатель верил, что он покупает кролика, а не кого другого? Из сваренного и перемолотого кролика получается фарш жуткого цвета, запаха и консистенции. Пыталась подкрасить морковкой. Цвет лучше не стал. А если туда же пихнуть картошку, то вполне себе. Вася, во всяком случае, ел.

Так вот, про культ еды. Моя мама, Васина бабушка, считает, что все капризы мои и внука – от голода. При этом она убеждена, что кормить нас нужно каждые два часа. А если через час сорок впихнуть в нас еду, то мы капризничать не будем, а уснем. В принципе мама права. Я, когда на дачу приезжаю, так только и делаю, что сплю. Ем и сплю. От еды я становлюсь тупая, сонная и равнодушная ко всему окружающему. Мама счастлива.

– Мама, Вася и ест, когда позовешь, и посуду за собой моет, – сказала я и села на качели. Прошло часа два. Вася играл с папой, а потом пришел ко мне на качели играть в шашки. Шашки – еще одно лагерное достижение. Там Вася понял, что в шашки нужно уметь играть. Не «в Чапаева», а всерьез. Без дураков. И что до этого – до лагеря – и мама, и папа, и бабушка ему поддавались. Именно поэтому он всегда выигрывал и был чемпионом. Это наша бабушка любит скандировать после каждого Васиного выигрыша: «Вася – чемпион! Вася – чемпион!» А в лагере, когда сын сказал, что он чемпион по шашкам и всегда выигрывает, ребята его быстренько сделали. В пять ходов. Или в шесть. Конечно, это удар по самолюбию ребенка, но ведь проигрывать надо уметь, думала я. А еще Вася в лагере понял, что перехаживать нельзя. В том смысле, что если пошел, то пошел. Назад все возвращать нельзя. С нами-то он как играл? Если бабушка у Васи съедала шашку, то в обмен свои две отдавала. Вася был счастлив. А если он пошел, а не съел, то бабушка ему все назад выставляла и говорила: «Ешь, вот моя шашка, ешь, пожалуйста».

Еще до нашего отъезда в лагерь бабушка с Васей смотрели какую-то передачу по телевизору. Там дети на зефир играли – в шоколаде и без. Съел – значит съел зефирину. Вася посмотрел и забыл, а моя мама на вооружение взяла. Когда я увидела, как бабушка на доске вместо шашек выставляет сырники – себе обычные, а внуку политые сгущенкой, то чуть не упала.

– Мама, что ты делаешь? – спросила я.

– А что? Непонятно? Со сгущенкой – белые, без – черные? Здорово я придумала? – сказала мама. – Заодно и пополдничаем.

В лагере Вася научился проигрывать. Нет, конечно, все было. И доска перевернутая, и шашки по всей комнате, и крики, и обещания больше никогда ни за что не играть в эти дурацкие шашки. Но мальчишки с ним просто перестали играть. Кому охота? Только тренер Леша держался до последнего. Играл честно, но в конце – на стадии дамок – не выдерживал и поддавался.

На даче я сделала страшное – обыграла сына, помня, что он уже с достоинством выдерживает поражение.

– Идиотские шашки! – закричал ребенок. Это он тоже в лагере набрался. У Севы научился. Сева всех людей называл идиотами, а вещи – идиотскими.

– Не можешь проигрывать, не играй, – сказала я.

Вася зарыдал и швырнул доску в траву. Я собрала шашки и убрала в коробку. Сын зарыдал во всю мочь. С другого конца участка прибежала моя мама.

– Что вы над ребенком издеваетесь? – кричала она.

– Он не умеет проигрывать, – объяснила я.

Вася, увидев бабушку, которая явно прибежала его спасать, закричал еще громче и зарыдал еще жальче.

– Покричит – перестанет. Опять та же песня, – сказала я.

Тут мама не выдержала.

– Воспитатели хреновы! – закричала она. – Ребенок голодный. Ты его обедом покормила?

– Он сказал, что не хочет есть. Захочет, придет, – стояла я на своем.

Это наш давнишний спор с мамой – как нужно воспитывать Васю и где ему лучше живется – у бабушки с дедушкой на даче или у папы с мамой в Москве. Мужчины в нем не участвуют. Васин дедушка идет в сарай и что-то там начинает пилить – он так нервы успокаивает. А Васин папа прикрывается газетой, как будто его вообще нет. Логики в наших с мамой криках не существует и не может быть.

– Он у вас всегда плачет! – кричит мама.

– Это он от вас приезжает разболтанный! – ору я в ответ.

– Да ты его больного привезла. Он кашлял!

– Это он здесь простудился, когда под поливалкой бегал.

– Да это вы вирус из Москвы привезли.

– Почему он у вас такие мультики смотрит? Дебильные. – На даче стоит тарелка с каналами, и там есть один канал, который показывает мультики. Естественно, это любимый Васин канал. – И почему все время телевизор включен? Я же не разрешаю.

– Да он не смотрит этот канал. Он про животных смотрит. Это он случайно нажал.

– Ага. И случайно уже сорок минут смотрит эту чушь.

– Что ты от меня хочешь? Что ты ко мне привязалась?

– Я хочу, чтобы он не смотрел этот канал.

– Так пойди и выключи.

Я иду и выключаю телевизор. Вася кричит, потому что там робот, который стреляет огнем, как раз сражался с тем, который стреляет песком. Вася не знает, чем закончится схватка. Он вдыхает поглубже и зовет бабушку. Бабушка прибегает на зов.

– Что опять? Почему, когда вы здесь, все время крики? – Бабушка включает телевизор, договариваясь, что через две минуты Вася его выключит сам. Ребенок смотрит на меня победителем.

– Все равно он должен уметь проигрывать, – кричу я, ни с того ни с сего вспоминая про шашки.

– Кому он должен? Тебе? Никому он не должен. Хочет выигрывать – пусть выигрывает.

– Это неправильно.

– А ты знаешь, как правильно? Макаренко нашлась. Нет, Крупская, б…

– Мама, не ругайся. Ты же воспитанная женщина.

– Мне уже седьмой десяток пошел. – Мама, как всегда в нужные моменты, то прибавляет, то убавляет себе возраст. – Доживешь до моих лет, я на тебя посмотрю.

– Я с вами не доживу.

– Это я до твоих сорока не доживу. Тридцать лет, все с матерью скандалит. С кем связалась? С кем? Со стариками?

– Ой, мама, прекрати.

– Да как ты с матерью разговариваешь? Мужа бы постеснялась. Ты есть хочешь? – кричит мама мне и тут же задает вопрос зятю – другим тоном, без паузы.

– Не хочет он есть, – кричу я.

– А я не с тобой разговариваю.

– Мама, пожалуйста, давай не будем.

– Давай. Я, что ли, начала? Доведет, а потом говорит: «Мама, хватит». А я валокордин пей.

– Мамочка, ну пожалуйста…

– Все, довела. Лучше бы не приезжали. Так все хорошо было. Ни спасибо, ни до свидания.

– Мамочка…

В результате мы обе рыдаем в разных концах приусадебного хозяйства. Потом мама уходит на кухню, а я скрываюсь в дальней комнате.

– Скажи ей, чтобы шла ужинать, – говорит моя мама моему мужу, считая, что я так раскричалась от