– Тогда я им косточку принесу.
– Они не едят кости. Они только собачий корм едят.
– Нет, все собаки едят кости. Боря очень кости любит.
– А наши не любят.
– Так не бывает.
– Бывает.
Вася, сдерживая слезы, кинулся на Сашу с кулаками. Он не прав, потому что начал первым. Он прав, потому что в такой ситуации я бы тоже в драку полезла.
Даша. Я ее запомнила еще в Москве – тихая красивая девочка с умными серьезными глазами. Я не могла нарадоваться. Не девочка, а подарок. Рассудительная, самостоятельная, уступчивая. Вася с ней тут же подружился. Она не жаловалась, не капризничала. Единственное, что меня удивило, – семилетняя Даша не умела слушать, когда ей читают, не знала ни одной детской книжки и не любила мультики. Она самостоятельно переодевалась, знала, что где у нее лежит, умела считать деньги…
– Девочка развита не по годам, – сказала я Вере.
– Она уже прошла все, что можно, – ответила Вера.
Дашина мама должна была приехать в лагерь через три дня. Не появилась и через пять.
– А где твоя мама? – спросил Вася.
Даша не ответила. Сделала вид, что не слышит.
Все это время за Дашей смотрела или я, или Вера. Помыть, расчесать, уложить спать, постирать. Даша вцеплялась в мою руку и не отпускала. Я уставала и говорила резко: «Даша, иди сама». Даша отпускала руку, глядя на меня серьезными глазами. Я опять брала ее за руку, чувствуя себя виноватой.
В автобусе, когда мы ехали домой, Даша увидела столб и начала танцевать стриптиз. Выгибалась, цеплялась ногой и задирала юбочку. Она сказала, что много раз видела стриптиз.
– Где твоя мама? – опять спросил Вася.
– Не твое дело, – огрызнулась Даша.
Дашина мама появилась через неделю. Странная, подумала я.
Что конкретно делала эта родительница – пила, кололась, нюхала, – Вера не знала. Знала только, что она все время попадает в истории, заканчивающиеся в милиции. При этом у Даши не было ни отца, ни няни. В садик девочка не ходила. Все время с мамой. Даже тогда, когда пьяная мама снесла шлагбаум и врезалась в железные ворота – Даша разбила голову о приборную доску.
– А чем она занимается? – спросила я.
– Не знаю, но денег у нее много, – сказала Вера.
Даша сначала забилась в номере и не выходила к маме. Потом вышла. Даже хотела познакомить ее с Васей. Но мама сказала, что она «вся в пидарасе», и уехала. Сказала, что завтра после экскурсии в ресторане будет детский праздник.
Мы поехали на экскурсию, а потом в ресторан. Стол был роскошный. Детей усадили обедать. Пришла Дашина мама и сказала, что забирает дочь.
– Я есть хочу, со всеми, – тихо сказала Даша.
Мама схватила дочку за подмышки и швырнула на железный столб, который держал тент. Даша не произнесла ни звука. Только спустилась вниз по столбику.
– Ты что, мать забыла? Ты мне и так всю жизнь сломала, – кричала ее мама. Дети бросили ложки.
– Вы должны доплатить. – К Вере подошла официантка.
– Сколько? – спросила Вера.
Официантка назвала сумму, которой Вере должно было хватить до конца пребывания в лагере на всех. Вера побелела. Я лихорадочно вспоминала, сколько денег взяла с собой.
– Я думала, ты другая, а ты такая же, как все, – кричала в этот момент Дашина мама на Веру. – Что ты с ней сделала? Что ты ей про меня наговорила?
– Я ничего не говорила. Она просто хочет остаться со всеми. У меня нет таких денег. Может, мы откажемся от горячего или десерта? – спрашивала Вера официантку и пыталась что-то объяснить родительнице.
Дашина мама швырнула на стол деньги, схватила дочь и ушла.
Море успокоилось. Решили до обеда купаться и загорать. Вера повела на тот пляж, где самая чистая вода.
По дороге купили пончиков – тех самых, из детства, обсыпанных сахарной пудрой. Дети съели пятьдесят, а потом еще пятьдесят. Пошли купаться. Дети все плавающие. Леша плавал по очереди с мальчиками до буйков, я – с девочками, потому что Вера убежала в аптеку, за фотографиями и водой. Я сделала четыре ходки и упала на берегу. Никакой фитнес-тур не нужен. Девочки пошли прыгать с пирса. Кстати, никогда не знаю, как правильно называется это сооружение – пирс, волнорез, буна? Там было неглубоко, но и не мелко.
– Прыгаем бомбочкой! – орал Леша. – Не рыбкой! Рыбкой нельзя. Только бомбочкой.
Я побежала в туалет.
Пляжи в Крыму стали вполне себе турецкие. Платишь – тебе приносят лежак с матрасом, зонтик. Бегают официанты и носят кофе, чай. Хоть шашлык на пляж принесут. Удобно. А вот туалеты остались общественные. На горочке. Я зашла и попала в детство. Когда я маленькая здесь отдыхала, мы тоже бегали в такие туалеты. С дыркой посередине, без сливного бачка и без дверей. С грубой теткой на входе, которая смывала за тобой длинным шлангом и орала, что все загадили и понабросали бумаги. Я убежала в дальнюю, так сказать, кабинку. Следом зашла женщина. Больше никого.
– Уже купались? Как сегодня водичка? – спросила она, снимая трусы и присаживаясь напротив.
– Теплая, – сказала я.
– А грязи много? – продолжала светскую беседу женщина.
– Нет.
Вернулась. Леша орал на Катю. Катя все-таки нырнула рыбкой. И ударилась головой о дно. Она лежала на камнях и стонала. Мы с Лешей переглянулись. Вообще-то Катя, как многие девочки, часто ныла. То у нее голова болит, то нога, то живот, то попа. И так болит, что кошмар. Особенно по утрам, перед кроссом. Мы с Лешей привыкли и на Катины причитания не обращали внимания. А когда девочка притихла, испугались. Полотенце намочили, лед положили. Катя лежала белая. Нас двое, Веры нет, толпа детей.
– Оставайся со всеми, я отведу ее в медпункт, – сказала я Леше.
Катя на голову выше меня и в два раза тяжелее. Я тащила ее в медпункт, надеясь, что она не упадет, – точно не подниму.
В медпункте – грязной подсобке рядом со складом швабр – сидела бабулечка и слушала «Маяк». Кипел чайник, лежали конфеты.
– У нас девочке плохо. Головой ударилась, когда ныряла, – выпалила я.
– А вы откуда? – спросила бабулечка.
Это такой стандартный первый вопрос, вместо здравствуйте. Я покупала в аптеке бумажные платки и просила не одну пачку, а упаковку. Так меня тоже спросили, откуда я. И по южной привычке никто никуда не торопится. В аптеке провизор сначала долго открывала ящики, потом ушла, я думала – насовсем, в подсобку, там же искала сдачу.
Пока я укладывала Катю на кушетку и мельтешила по медпункту, бабулечка выключила чайник, сделала потише «Маяк», отодвинула со стола конфеты, помыла чайную ложечку и только потом подошла к серой, как стена медпункта, девочке.
– Давай посмотрю, – сказала она, разбирая на голове Кати волосы.
– Я уже смотрела, там ничего нет, – сказала я.
Бабулечка продолжала копошиться в Катиных волосах.
– Как в Москве? – спросила она меня.
– Не знаю, мы уже неделю здесь. Уезжали, было холодно, – ответила я, судорожно соображая, что делать дальше.
– Ничего, ссадины нет, – сказала она. – Давай давление померяю.
Измерили давление – нормальное.
– Может, ей нашатырь? – спросила я.
