Вместо этого Ратлидж поехал в темноте к коттеджу «Восход солнца». На солидном расстоянии от дома он остановился. Света нигде не было. Дом выглядел таким же, каким он оставил его в прошлый раз.
«Ты бы не заметил изменений. Уолтер спит», — сказал Хэмиш.
Конечно, если он был внутри.
За водительским сиденьем лежал плед. Было искушением раскинуть его и поспать полчаса. Его ум и рефлексы были далеко не в лучшем состоянии.
Когда Ратлидж не сразу открыл дверцу, Хэмиш заметил: «Неразумно оставаться на дороге».
— Уолтер едва ли нападет на меня.
«Верно. Но ты должен передвинуть машину».
Уолтер Теллер мог спать в кровати своей жены в двадцати шагах от Ратлиджа. Он не хотел рисковать, создавая шум.
Не было возможности узнать, каково душевное состояние этого человека. Или даже здесь ли он. Уолтер Теллер держал свои эмоции при себе, а его чувства терялись в водовороте событий с тех пор, как он уехал в Африку. Был ли он убийцей? Он не убивал свою первую жену. Это уменьшало подозрения и в убийстве второй.
«Почему ты не чувствуешь к его второй жене того же, что к первой, которая умерла здесь?» — спросил Хэмиш.
— Потому что никто не чувствует, — ответил застигнутый врасплох Ратлидж.
«Да».
— Не могу не размышлять, что было бы, если бы сын Флоренс рос в Лондоне, а не здесь. Он мог бы получить лучший медицинский уход. Это могло прийти в голову и Уолтеру Теллеру.
Но у Хэмиша не было на это ответа.
— Мы никогда не сможем полностью объяснить поведение Уолтера Теллера.
Ему было достаточно открыть дверь, чтобы узнать. Если Уолтер находится в коттедже и все еще жив.
Ратлидж ощущал сгущающуюся темноту, грохот больших орудий вдалеке, а вблизи тарахтение пулемета «викерс».
Нет, это было на фронте. Когда Хэмиш еще жил и дышал. Прежде чем ему пришлось застрелить его за невыполнение приказов…
Поставив машину вне поля зрения на дальней стороне изгороди, он прислушался. Вокруг была разлита полнейшая тишина.
Открыв дверцу как можно тише, Ратлидж шагнул в ночь. Над головой мерцали звезды, впереди вырисовывались контуры дома, чья белизна казалась почти призрачной.
Он все еще мог слышать эхо орудий во Франции.
Стряхнув с себя давящую темноту, Ратлидж повернулся к воротам и остановился.
Он мог поклясться, что на холм поднимается еще одна машина. Зайдя поглубже в тень, отбрасываемую изгородью, Ратлидж прислушался. Дорога все еще была пуста.
Но он не вообразил машину. К дому приближались шаги — кто-то старался ступать бесшумно.
Послышался слабый скрип, когда ворота открылись и закрылись. Ратлидж оставался в тени изгороди. Молния осветила небо, как прожектор. Глядя сквозь изгородь, он был почти уверен, что кто-то стоит на крыльце у красной двери.
Теллер? Что же удерживало его?
Или Кобб пришел, так как не мог оставаться вдали от дома?
«Он ненавидел Теллера», — сказал Хэмиш.
Этим двоим лучше было не встречаться — оба были под колоссальным напряжением.
Кто-то открыл дверь и шагнул внутрь. Крыльцо было пусто.
Молчание затягивалось. Ратлидж закрыл глаза, чтобы лучше слышать. Но единственными звуками были его собственные дыхание и сердцебиение.
В доме что-то упало. Ратлидж потихоньку двинулся через ворота.
«Кто-то в гостиной», — сказал Хэмиш.
— Да.
Внезапно в окне спальни зажглось пламя свечи.
Ратлидж вернулся и взял фонарь. Потом, пригнувшись так низко, чтобы его не было видно из окон, он направился к задней стороне дома.
Споткнувшись, Ратлидж догадался, что наступил на одно из маленьких надгробий, и застыл. Но никто не подошел ни к окну, ни к двери. Он двинулся дальше, стараясь избегать клумб у кухонной двери.
Нырнув под кухонные окна, Ратлидж заметил вспышку света, как если бы кто-то со свечой спускался по лестнице.
Подойдя к двери и сосчитав до двадцати пяти, он поднял крючок и стал ждать.
Никто не заговорил, и он шагнул внутрь.
Свеча была в гостиной. Ратлидж не мог видеть, кто ее держит, но слабый свет позволял этому человеку обозревать комнату.
Свеча двинулась по гостиной.
Ратлидж находился в кухне, давая глазам привыкнуть к темноте.
Затем свеча погасла, и послышалось ругательство.
— Господи, что ты здесь делаешь? — Это был голос Уолтера Теллера.
Потом чиркнула спичка, и свеча ожила снова. Ратлидж видел черную тень Уолтера на дальней стене, но знал, что сам остается невидимым.
Теллер повысил голос:
— Я спросил тебя, что ты здесь делаешь.
— Полиция сказала, что тебя здесь нет, — ответил женский голос. — Но я знала, что ты здесь. Думаешь, ты можешь исправить зло, причиненное ей? Уже слишком поздно.
Ратлидж напряг слух. Была ли это Сюзанна? Хэмиш не согласился.
— Убежище. Вот и все.
— Люди вроде Ратлиджа не отступают. Он найдет тебя здесь.
— Ну, я найду другое место. Я жил и похуже этого. Здесь, по крайней мере, крепкая крыша и есть кровать. Хотя я не мог спать в ней. Я постелил себе на полу, рядом с кроватью Тимми. Я спал там много ночей, когда у него был круп или сильная простуда. Мне это знакомо.
— Ты любил его больше, чем Гарри?
— Я не знал Гарри. Хотя был с ним, когда он рос. Тимми стоял у меня на пути. Я видел его улыбку на губах Гарри. Пожатие плечами, когда он играл в футбол. Даже то, как он говорил с полным ртом и приглаживал волосы после сна. Боже, как я устал!
— А Дженни? Ты любил ее так же сильно, как Флоренс? Или ты не можешь любить кого-то, кроме себя?
— Какая тебе разница? Да, думаю, я любил Флоренс — я был молод, хотел весь мир, а она думала, что я все, чем хотел быть. Я видел себя в ее глазах. Лучше, чем в глазах моего отца. — Последовала пауза, и он продолжил: — Дженни ничего не знала о Тимми. Было облегчением говорить с ней — притворяться, что этой части моего прошлого не существовало. Но я не мог не приходить сюда и не вспоминать. Ты видела меня насквозь. Ты всегда знала, что я за человек. Быть с тобой — все равно что смотреть в зеркало.
— Да. Но теперь все кончено. Ты сам разрушил все — вольно или невольно.
— Почему ты приехала? — спросил он.
— Я привезла тебе кое-что.
— Это револьвер Питера.
— Я думала, ты можешь захотеть умереть, как Питер Теллер.
— Я не хочу ни вешаться, ни стреляться. Я исчезал раньше и могу сделать это снова. Ты слышала бабушку — того, что она сказала о лаудануме, будет достаточно, чтобы меня вздернули.
— Я была достаточно сердита на тебя, чтобы хотеть видеть тебя повешенным, — сказала она. — Я могу заявить им, что это чепуха насчет лауданума. Дженни могла хорошо переносить его смешанным с
