дня, не меньше, и они ещё целых три дня не узнают про «благословляю вас».
Она быстро собирается и едет электричкой за город, торопясь, подстёгивает себя, потому что очень боится, что передумает, пожалеет о написанном, что уйдёт это состояние осознанной вины перед детьми, что опять заполонит сердце вязкая и противная, дикая в своей злобе гордыня и посмеет указывать путь к сыновьему счастью и её собственному благополучию. Не посмеет.
Она нашла тихую улочку, небольшой ладный домик с палисадником, опустила письмо в ящик, прилаженный к калитке и почти побежала обратно по притихшему утреннему асфальту.
И — разбудила меня дерзким звонком в дверь.
— Прости, я к тебе. Ты что-то говорила про загород? Я согласна.
— Что случилось?
— Я написала им письмо.
— Кому им?
— Моим детям, Артуру и Марине.
ДЕНЬ СОЛНЦА
Всю ночь лило. Дождь громко затарабанил по крыше уже вечером, за горой ухнула близкая гроза, казалось, прогремит и отпустит. Да не тут-то было. Дождь от громкого постукивания по крыше перешёл на мелодию монотонную, въедливую - надолго. Я лежала с открытыми глазами и боялась наступления утра. Праздник, которого ждала-чаяла три последних года, оказывался под угрозой, ведь обложной дождь не позволит выйти из дома, а уж прийти гостям на освящение часовни — и подавно. Глаз всю ночь не сомкнула, но вот уже и развидняться стало понемногу, вот уже и неприветливый, сырой рассвет просочился в спальню. И вдруг... колыхнул занавеску непонятно откуда взявшийся ветерок, хлопнуло окно, и со стороны моря пополз в сторону моего дома обнадёживающий свет. Туча вдруг как-то помягчела, да и пропустила сквозь себя первый робкий солнечный луч. А уж он-то разгулялся! Уж он-то заплясал в шелесте весёлого ветра по старой хурме, по колючим лимонам, по бамбуковой веранде, по-хозяйски проверяя, готова ли я к празднику. Готова! Часовенка моя сияет вымытыми окошками, лампадки теплятся, а на аналое большая, новая, красивая икона. Казанская. Потому что именно в честь Казанской хотелось мне мою домашнюю часовенку освятить. Сегодня.
Солнце уже не робко пробивается сквозь тучу, а уверенно и почти жарко. День Солнца. День праздника. Долгожданного. Моего. Не успеваю выйти во двор — люди. Стоят у ворот, кличут хозяйку.
Иду, иду, почему рано так?
Да мы издалека, с гор. Пешком не дойти, а тут машина. Подвезли.
Женщина с палкой-посохом, бородатый мужчина. Георгий и Евгения, мои давние знакомые, живущие далеко в горах. Почти отшельники, видимся редко. А тут выбрались, спаси их Господи...
Усаживаю гостей, а сама челноком кружусь по двору, последние приготовления. Но - опять гости на пороге. Пришли соседи сверху, с ближней горы, подъехала машина с моими близкими друзьями - Заур, Людмила, их сын Элкан, в крещении Иларий, мой крестник. Заур еле-еле несёт огромную бутыль с вином: «Это тебе на праздничный стол». У Людмилы в руках большое блюдо с горячими хачапури. Быстро заполняется двор. Рассаживаются кто где. Кто в беседке под хурмой, кто на веранде. А вот уже и священники в облачении спускаются со второго этажа. Мои гости подхватываются им навстречу: «Благословите...» Батюшек трое. Неделю назад приехал из Москвы отец Сергий Рыбаков с матушкой Натальей, три дня назад ещё два священника из Краснодарской епархии, отец Евгений с матушкой Ольгой и отец Геннадий. Все ждём начала, волнуемся. Приходит Эльдар Ампар из соседнего села Лидзавы с женой Мананой и разнаряженными дочками, решили окрестить двух младшеньких, Сырму и Салиму.
Можно, батюшка?
С радостью! Вот сейчас и пойдём крестным ходом к морю.
Великие радости Господни посылаются нам. Вот и мне, грешной, иссуетившейся в мирских попечениях, даруется этот пронизанный солнцем день. Смотрю на своего крестника Илария, повзрослевшего, серьёзного, и вспоминаю его маленького, хитрющего, шустрого проказника, вспоминаю, как крестили его в Гагрском храме, как радовался он крестику на шее, как старательно читал «Отче наш» перед трапезой. И вот мой крестник несёт икону Казанской Матери Божьей в крестном ходе к морю. Встречаюсь с ним глазами, и без слов мы понимаем друг друга:
Я очень волнуюсь, Иларий...
Всё будет хорошо, тётя Наталия...
