среднеарамейским, Кучер пришел к выводу, что он не идентичен ни тому, ни другому, хотя в отдельных случаях сближается с обоими. Далее, проанализировав язык Апокрифа с точки зрения западных и восточных диалектов среднеарамейского языка, Кучер определил его как переходный от имперского арамейского (включающего библейский арамейский) к среднеарамейскому, причем ближе к его западной ветви, которая включала диалекты галилейский, самаритянский и арамейский христианский, Палестины. Отметив также в языке Апокрифа целый ряд гебраизмов, Кучер делает окончательный вывод, что язык рукописи близко примыкает к западной ветви среднеарамейского, а именно к языку Таргума Онкелос и христианскому арамейскому Палестины, и, таким образом, представляет собой письменный язык Иудеи I в. до н. э.—I в. н. э.³ Фицмайер, согласный с Кучером в том, что язык Апокрифа представляет собой переходный тип между библейским арамейским кн. Даниила и языком палестинских таргумов или христианским арамейским Палестины, в то же время отмечает, что для этого периода трудно установить степень различия между литературным и разговорным народным арамейским языком .

Что касается гебраизмов, то он склонен рассматривать их не как результат влияния текста кн. Бытия, который служил источником для Апокрифа, а скорее как характерную черту арамейского разговорного языка того времени⁵. Для окончательного же определения места языка Апокрифа кн. Бытия в общем развитии арамейского языка, по его мнению, будет важно сравнение его с формами языка арамейских писем и документов II в. н. э., обнаруженных в пещерах Вади Мурабба'ат и Вади Хабра⁶.

Таким образом, учитывая мнение специалистов, высказанное на основе лингвистического, палеографического анализа, а также исследование содержания памятника и отраженных в нем идей, мы склоняемся к мнению, что Апокриф кн. Бытия создавался не позднее II в. до н. э. Тесные связи этого сочинения с апокрифическими кн. Еноха и Юбилеев, особенно общность топонимики, а также некоторые детали, свидетельствующие, как нам кажется, о раннем периоде ессейского движения, позволяют предположить даже более ранний период создания Апокрифа между концом III в.—серединой II в. до н. э., когда

Molin. Sohne des Lichtes, c. 103.

О взаимоотношении 1Q Н с библейским текстом см. Mansoor. Thanksgiving %mns and или сравнительно редкого употребления, которые повторяются во введении, заключении и основной части стихотворения или же в основной части и в одной из частей, ее обрамляющих. Они могут быть носителями основной темы или идеи гимна¹. Словесные гнезда, которые могут быть и ключевыми словами данного гимна, создаются известным количеством глаголов и их производных, насыщающих лексику гимна или одной из его частей. Иногда эти словесные элементы повторяются, но уже поодиночке, в других частях того же гимна. Повторение определенных слов наблюдается и во фрагментах, в этот

'aray5t Sobere 'esem 'addlrlm we-sote dam gibborIm...(V, 7). Соединение ассонанса и аллитерации чувствуется во фразе: hagbirka bl le-neged. Ьёпё 'adam (V, 15); сочетание плавных и зубных в соединении с однородными гласными в словах придает тексту особую звучность, ударность, как бы возвещающую музыкально хвалу и благодарность за спасение, явленное людям.

Несложные сами по себе элементы поэтики Благодарственных гимнов, восходящие, как неоднократно отмечалось, к библейскому стиху и ораторской речи, в сумме создают поэтический стиль, говорящий в пользу индивидуальности творчества.

Особенно интересна здесь система образов, позволяющая видеть поэтическое мышление автора.

Сравнения, вводимые частицей k ('как', 'точно', 'подобно') немногочисленны и относятся преимущественно к образности, которая уже в Библии стала трафаретом. Поэтический символ здесь превратился в поэтическую метафору задолго до выступления автора гимнов и используется им как готовая и привычная сознанию читателя (слушателя?) формула¹. В описании горестных переживаний автор охотнее всего прибегает к сравнениям, показывающим неустойчивость, вызванную душевным потрясением, к образам превращения, изменения состояния тел. Так, сердце тает, как вода (т. е. тает, становясь водой — И, 28); оно тает, как воск перед огнем (IV, 23—24, 33); сердце жидко, как вода, плоть тает, как воск (VIII, 32—33); колени колеблются, как вода, нельзя ступить... (VIII, 33—34); глаз воспален, как зола в плавильной печи, и слезы льются, как потоки воды (IX, 5). Ощущения ожога и яда сливаются: лживый язык, точно жгучий яд драконов (V, 27).

но цель их та же: выражение благодарности Богу за поддержку и спасение и воодушевление самоотверженных воинов ' станов' идеей вечной силы и славы. В Благодарственных гимнах мы встречаем мысли о борьбе Света и Тьмы, Правды и Кривды, которая закончится победой Правды и наступлением царства истины и справедливости, где ' праведные' получат свой удел. Эти идеи объединяют Благодарственные гимны с важнейшими документами секты — Уставом с его дополнительными частями и с Дамасским документом. Если дуализм здесь выражен не так четко, как в других сочинениях, то объяснение кроется в характере источника; двойственность сил, господствующих в мире, подана не как догмат, а как ряд образных описаний, сравнений и противопоставлений. Политические интересы автора здесь также замаскированы метафорами, но можно подозревать, что специфический образ 'отпрыска ствола', 'плодоносной ветви' и др. означает не одну лишь эсхатологическую фигуру 'мессии', но имеет также в виду возрождения династии законных преемников Давида. Точно так же готовность к сопротивлению Велиалу может означать готовность к реальной борьбе за осуществление идеалов общины еще в этом мире.

Мы оставляем в стороне характеристику богословской системы, которая, по мнению некоторых¹, яснее всего прослеживается в Благодарственных гимнах. Заинтересованный читатель найдет необходимые сведения в работах Шуберта, Молина, Эллигера, Бардтке, ван дер Плуга, Лихта, Карминьяка, Хольм-Нильсена и др.

Книга Благодарственных гимнов переводилась многократно, ей посвящено большое количество исследований. Тем не менее ее комментирование и изучение пока находятся еще в начальном состоянии, как отметил один из ее интерпретаторов².

Как и в других случаях с кумранскими текстами, особенно интересен вопрос об авторе. Реальные сведения, извлекаемые из стихов, показывают, что автор лишился родителей в раннем детстве (отца даже До рождения?) и вырос сиротой без поддержки. Став взрослым, он подвергался преследованиям за свои убеждения и был вынужден покинуть родину и друзей. Из одной фразы можно вывести заключение, что он находился уже в пожилом возрасте, когда сочинял свои гимны. В то же время он учитель и проповедник для группы своих учеников и последователей, общество которых он направляет по избранному пути. Как ни бедны эти данные, уже Сукеник счел возможным на их основе высказать предположение, что автором является сам Праведный наставник . Это мнение развили и обосновали, интерпретируя оригинал, Дюпон-