изыскивать нарушения своих мелочных правил и уличать Его в этом!

            - Каких таких правил? – спрашивал Клодий, и Альбин обстоятельно отвечал, что израильские законники, подавляя дух веры буквой мертвой обрядности, выставили на первый план - соблюдение мельчайших обязанностей. Они принялись трактовать Священное Писание в угоду только своим земным интересам. Один раввин, например, хвастал тем, что может дать до пяти тысяч толкований только на один стих из него! В итоге они до самых ничтожных мелочей рассчитали, что можно и чего нельзя делать в субботу, которая раньше имела возвышенный характер духовного и телесного покоя и посвящения ее на служение Богу. Сами они порой пускались на хитрость, чтобы обойти свои же законы и правила. Например, им нужно было пройти или проехать в субботу немалый путь. А раввины разрешали лишь небольшое количество шагов, делая исключение лишь для путешествующих по воде. И что же они делали? Клали на спины мулов или ослов бурдюки с водой, и без угрызений совести садились на них, и преодолевали любые расстояния в запрещенный день «на воде»!

            Дождавшись, когда Клодий отсмеется, Альбин, призывая его к серьезности, продолжал:

            - Не укоряя и даже поощряя друг друга в этом, они не делали никаких снисхождений Христу. Например, однажды Он проходил в субботу через засеянное поле, и ученики Его, проголодавшись, принялись срывать колоски и есть, растирая руками. Казалось бы, ну что в этом такого? Но тут же последовал упрек книжников и фарисеев: что они делают?! Ибо они приравняли срывание колосков к жатве, а перетирание их руками – к молотьбе. В другой раз, когда Христос сказал исцеленному: возьми постель твою и иди, то это тоже сочли преступлением, за которое, по их мнению, нужно было побивать камнями! Ведь даже из дома в субботу нельзя было выходить с иглой или надевать сапог, подбитый гвоздями!

            Клодий, слушая, удивлялся, возмущался, и Альбин воодушевленно говорил:

            - Только немногие благочестивые и праведные люди ожидали Христа со смирением, верою и любовью. Некоторые из них сделались Его учениками. Иные крестились потом. А завершилось все это тем, что многотысячная толпа, по наущению своих духовных вождей и учителей, в конце концов предпочла Христу Спасителю – разбойника Варавву и завопила прокуратору Понтию Пилату:

            «Распни, распни Его!»

            О многом еще рассказал своему начальнику Альбин…

            Несколько раз к ним подходил с низким поклоном Грифон, но Клодий только отмахивался от него:

            - После! Потом!

            И, наконец, не выдержал:

            - Ну, чего там еще у тебя?

            Грифон, сразу засуетившись, обрадованно достал из-за пояса и протянул тяжелый кожаный мешочек-кошель.

            - Вот…

            - Что это? – недоуменно взглянул не него Клодий.

            - Золото…

            - Я вижу, что не медь. Зачем?

            - Чтобы ты отпустил меня на свободу! – прерывающимся от волнения голосом ответил раб. - Это – мой выкуп…

            - А, вон оно что, - понял Клодий и протянул мешочек обратно.

            - Забирай!

            - Что – мало? – до слез огорчился Грифон и с надеждой взглянул на своего господина: - А если я соберу еще вдвое больше?

            - Нет! - отрицательно покачал головой тот.

            - А втрое?

            - Да хоть в сто раз! Все равно не отпущу!

            - Но почему? – простонал Грифон.

            - Потому что ты мне нужен! - отрезал Клодий и вновь повернулся к Альбину, собираясь задать новый вопрос.