Тварь запнулась, и вторым выстрелом Синг едва ее не свалил. Все-таки монстр выпрямился и сделал очередной шаг.

Я потянулся было к уцелевшей Линзе Поджигателя, но жар заставил меня отдернуть руку. Конечно, сама Линза оставалась холодной (иначе ее трудновато было бы носить на лице), но она перегрела вокруг себя камни, не позволяя приблизиться.

Я оглянулся на Бастилию — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как она всаживает свой хрустальный меч прямо в грудь супостату. Оживленный, однако, лишь отмахнулся. Меч остался торчать в бумажной груди, а Бастилия, отлетев, ударилась о стену и сползла на пол.

— Бастилия! — закричал я.

Она не отозвалась. Монстр навис над нею…

Я уже неоднократно объяснял вам, что смельчаком отнюдь не являюсь. Правда, иной раз совершить смелый поступок — все равно что ляпнуть глупость. Как говорится, дурное дело нехитрое. И к тому же что одно, что другое редко происходит по плану.

Я бросился на Оживленного. Он повернулся ко мне, отворачиваясь от Бастилии, и замахнулся. Я как- то ушел от удара, а потом сумел дотянуться и выдернуть меч Бастилии у него из туловища.

Вернее, не меч. У меня в кулаке осталась лишь его рукоять. Отскочив, я хотел рубануть, но заметил, что хрустальный клинок по-прежнему торчал в бумажной груди.

У меня за спиной захлебнулись «узи» Синга. У мокийца опять кончились патроны.

Я тупо уставился на осиротевшую рукоять. Мой Талант, как обычно непредсказуемый, сломал рыцарский меч.

Кажется, я простоял столбом дольше, чем можно было позволить себе при вышеуказанных обстоятельствах.

Во мне рос гнев.

Всю мою жизнь Талант брал надо мной верх. Ну да, я с этим жил и даже притворялся, будто так и надо, но на самом деле я делал хорошую мину при плохой игре. Я занимался тем, что раз за разом сам себя выживал из приемных семей, подсознательно понимая: рано или поздно мой Талант сделает это за меня.

Хочу я этого или не хочу…

Он командовал мной, а не я им. Он определял, каким я буду. Я не мог быть самим собой (а и то сказать: каким я на самом деле был-то?), ибо только и делал, что попадал в передряги из-за сломанных вещей.

Дедушка Смедри и остальные называли мой Талант благословением. Вот только мне самому почему- то так не казалось. Даже во время сегодняшнего просачивания он пригождался большей частью случайно. Что толку от могущества, когда оно неподконтрольно?

Оживленный сделал шаг. Я вскинул голову, сцепив зубы и продолжая сжимать в кулаке бесполезную рукоять.

«Я не напрашивался, — пронеслось у меня в голове. — Я никогда подобного не хотел! Бастилия вот мечтала стать Окулятором, а я всегда хотел только одного».

Быть нормальным…

Рукоять рыцарского меча рассыпалась у меня в руке. Тщательно сваренные кусочки металла отпали один от другого и со звоном раскатились по полу.

— Хочешь узнать, как это — когда тебя ломают? — заорал я на Оживленного. — Когда тебя разрушают?

Он снова замахнулся на меня, и я с воплем шарахнул об пол ладонью. Всплеск Таланта электрическим разрядом пронизал мое тело, раскаленным клубком собрался в груди и вырвался через руку.

Это поистине превосходило все мои прежние достижения.

Пол сломался. Нет, не так. Он разлетелся. Рассыпался. Я сказал бы даже — взорвался, но я уже употребил это слово, когда говорил о стене, и не хочу повторяться.

Каменные плиты заходили ходуном. Оживленный споткнулся, по полу под ним катились волны. А потом пол провалился. Рухнул на нижний этаж. Каменные глыбы полетели прямо на стеллажи огромного книгохранилища, а следом загремел и бумажный гигант.

Когда он упал, раздался звук, как будто что-то разбилось, и Оживленный больше не поднялся. Я одичало оглянулся, роняя последние обломки рукояти меча.

Синг лихорадочно перезаряжал автоматы. Я проскочил мимо него, устремляясь навстречу второму Оживленному. Хотел повторить свой прием, но супостат неожиданно проворно отпрыгнул, оказавшись вне досягаемости. Кое-какой умишко у него все-таки был: он видел, что произошло с его напарником, и сделал выводы.

Тогда я рванулся вперед, перехватывая его в прыжке, и шарахнул прямо в грудь раскрытой ладонью, одновременно спуская с цепи Талант.

…И впервые ощутил что-то вроде отдачи. Ни дать ни взять въехал бейсбольной битой по чему-то твердому. Меня отбросило прочь, а руку пронзила боль.

Оживленный неловко приземлился, чуть постоял, зашатался. И с каким-то свистящим шипением разлетелся вихрем мятых листков.

Я таращил глаза, сидя на полу. Проморгавшись, я поднял пострадавшую руку и вздрогнул от боли. По коридору летала бумага, страницы трепетали в воздухе, кружились и падали на пол.

— Ух ты! — сказал Синг, поднимаясь. Оценивающе посмотрел на кратер, проделанный мною в полу, и только повторил: — Ух ты!

— Я… не то чтобы хотел именно этого, — пробормотал я. — Я типа дал волю своей силе, и… все и произошло…

— Ну и очень хорошо, — сказал Синг, укладывая дробовик на плечо.

Я кое-как поднялся, потряс рукой. Перелома, кажется, не было. Бастилия…

Я склонился над ней и с облегчением увидел, что она зашевелилась. Как раз когда я подошел, она застонала, приподнялась и наконец села. Ее курточка выглядела побывавшей в переделке. Примерно как лобовое стекло автомобиля, в которое влетел гигантский пингвин.

До ужаса гигантский.

Я хотел помочь Бастилии встать, но она раздраженно оттолкнула мои руки. Неуверенно поднявшись, стащила курточку и стала рассматривать паутину трещин.

— Тьфу ты, — сказала она. — Хоть выбрасывай.

— Она тебе, похоже, жизнь спасла, — сказал Синг.

Бастилия пожала плечами и бросила курточку на пол. Раздался звук, как будто уронили стекло.

— Она что, стеклянная? — удивился я.

— Ну а ты как думал, — сказала Бастилия. — Это Стекло Защитника. А твоя что, нет?

— Ну… нет вообще-то, — ответил я.

— Охота некоторым носить всякое барахло, — сказала она и, пошатываясь, приблизилась к пролому в полу. — Ты, что ли, это устроил? — спросила она, оглянувшись.

Я кивнул.

— И… и мой меч где-то там, среди книжных полок, сломанный и разбитый?

— Боюсь, что так, — ответил я.

— Великолепно, — зарычала она.

— Я пытался тебя от смерти спасти, Бастилия, — сказал я. — Осмелюсь заметить, что у меня таки получилось.

— В следующий раз, — сказала она, — постарайся не разносить заодно половину здания!

Но откуси я собственную голову, если при этом у нее на губах не возникло что-то вроде улыбки.

Дурень.