И я был готов вывалить ему все. Вот так-то. Смотрите, жители Свободных Королевств, как легко оказалось сломать вашего спасителя и героя. А вы чего ждали? У меня не было привычки к физической боли, я ее, можно сказать, особо-то никогда и не испытывал. Я не был солдатом. Я был всего лишь подростком, оказавшимся в жерновах неведомых и непостижимых для него сил. И в этот миг я готов был выложить Блэкберну все, что он пожелал бы узнать.

Однако «расколоться до самой задницы» мне не пришлось. Видите ли, именно тогда в тюремном коридоре возник лучезарно улыбающийся дедушка Смедри.

— Привет, Блэкберн, сколько лет, сколько зим, — сказал он.

После чего приветственно помахал мне рукой, и я увидел, что на запястьях у него были наручники, зато с переносицы исчезли Линзы Окулятора. За спиной деда маячили двое здоровяков в темных балахонах и очках. Они держали его сзади за плечи.

— А меня тоже схватили, — жизнерадостно сообщил нам старик. — Надеюсь, я не опоздал?

Ну вот мы и провели две полные главы запертыми в кутузку. И в этот третий раз, как только я разберусь с предварительными рассуждениями, действие начнет разворачиваться все там же.

Три главы, по книжным меркам, — срок неоправданно долгий. Видите ли, в книгах время течет по своим особым законам. К примеру, с автора станется одной фразой заявить: «После чего я провел в тюрьме четырнадцать лет, перенял за это время мудрость одного пожилого джентльмена и отыскал спрятанное сокровище». Прикиньте, четырнадцать лет! Какая пропасть времени — и все в одном предложении, которого на странице-то не видать. Так что для читателя все пролетает мгновенно.

А тут — аж три длинные главы! Я всю свою эпопею в последней приемной семье изложил гораздо более сжато. И посещение автозаправки было описано намного короче. И даже все свое непростое детство умудрился втиснуть в несколько фраз!

Зачем же так длить наше пребывание в камере? Знаете, я задавался этим вопросом, еще пока мы там находились. Ничто так не сводит с ума, как вынужденное безделье, а именно ему я и предаюсь на протяжении вот уже третьей главы. Верно, я не терял времени даром, я размышлял, приходил к неожиданным выводам, пересматривал свои взгляды на жизнь, даже пережил катарсис. Но это все миновало, и, право же, я почти был готов предпочесть, чтобы меня наконец уже привязали к алтарю и принесли в жертву, — только чтобы не сидеть сложа руки, бездеятельно наблюдая, как моего деда утаскивают для допроса с пристрастием.

Ибо именно это и случилось в промежутке между двумя главами, на отрезке времени столь кратком, что он как бы даже и не считается. Тем не менее Блэкберн успел злобно хохотнуть раз или два, а потом поволок дедушку Смедри в «комнату дознания». То есть попросту — в пыточную.

Перспектива как следует поиздеваться над высококвалифицированным Смедри явно доставляла ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

И его можно понять.

— Вернись! — завизжала Бастилия, колотя по решетке поганым ведром.

Я невольно порадовался, что использовать его по назначению так и не собрался.

— Вернись и сражайся со мной! — вопила она и колошматила парашей то сплеча, то наотмашь, пока не разнесла деревянную посудину в щепы.

Тут она замолчала и некоторое время стояла, отдуваясь и держа в руке осиротевшую ручку.

— Ну вот, — шепнул мне Синг. — По крайней мере, к ней возвращается хорошее настроение.

«Да уж», — согласился я мысленно, чувствуя, как уходят последние отголоски мучительной боли. Позже я выяснил, что пребывал под воздействием Линз Палача всего три секунды. Для того чтобы причинить необратимые повреждения, требуется как минимум пять.

Я полностью поддерживал чувства Бастилии. На самом деле я ощущал примерно такую же ярость, другое дело, я не искал ей выхода, разбивая ни в чем не повинные ведра. Я сидел на полу, и мне было стыдно от того, как быстро я сломался. Тем не менее воспоминания о трехсекундном страдании все еще заставляли меня содрогаться.

Но всего хуже была мысль о том, что схвачен мой дедушка. Верно, я едва его знал, но успел к нему искренне привязаться. А ведь, может, в эти самые мгновения Блэкберн наводил на него свою страшную Линзу.

Что-то подсказывало мне, что тремя секундами он не ограничится.

Наклонившись, Бастилия подхватила горсть деревянных щепок и в бессильной ярости швырнула их сквозь решетку.

— Все это в пользу бедных, Бастилия, — сказал я ей.

— Да? — ощерилась она. — А сидеть с глупым видом на полу, это не в пользу? На себя посмотри!

Я посмотрел. И, кажется, залился краской.

— Бастилия, девочка моя, — сказал Синг. — Как-то это… слишком. Даже для тебя.

Бастилия зарычала сквозь зубы и отвернулась.

— Ёкалэмэнэ, — буркнула она затем и в отчаянии наподдала ногой кучу соломы. — Как подумаю, что старика Смедри… Он, конечно, старый козел, но все равно… Его же сейчас, может, пытают.

И она снова пнула солому. Та довольно забавно подлетела и шмякнулась на пол, вот только смеяться никому из нас не хотелось.

— Мы все за него переживаем, Бастилия, — сказал Синг.

— Ты не понимаешь, — сказала Бастилия, вытаскивая стебельки, запутавшиеся в ее серебряных волосах. — Я же Рыцарь Кристаллии! Я клятву давала защищать Окуляторов Свободных Королевств! Меня назначили его личной охранницей. Предполагалось, что я не дам в обиду старого Смедри. Не допущу, чтобы он во что-нибудь влип.

— Да, но…

— Нет, Синг, — сказала Бастилия. — Тебе не понять. Ливенворт — чистокровный Смедри, прошедший полное обучение. Более того, он член Совета Окуляторов, он является другом десятков королей и правителей, ему доверяют. Можешь вообразить, какого уровня государственные тайны ему известны?

Синг нахмурился.

— Как ты думаешь, — продолжала Бастилия, — почему Совет так упорно настаивает, чтобы при нем всегда находился Рыцарь Кристаллии, готовый его защитить? Да, он вечно ноет, что ему-де совершенно не нужен охранник Кристин. Совет, может, и пошел бы у него на поводу — в те давно минувшие времена, когда на кону была всего лишь его жизнь. Но ему столько всего известно, Синг, ты себе не представляешь! Поэтому меня к нему и приставили, и я должна была костьми лечь, но не дать его в обиду. — Она вздохнула и аморфно сползла по стене. — А я оплошала.

И тут я задал самый идиотский вопрос, какой только можно.

— Почему именно тебе его поручили? — спросил я. — Если он такая важная птица, набитая государственными тайнами, почему выбрали тебя?

Согласен, тут язык у меня забежал вперед головы. Прозвучало это довольно бестактно, к тому же бестактность ничем оправдана не была.

Но и вы согласитесь, что задавались тем же вопросом!

Глаза Бастилии округлились от гнева, я ждал яростной вспышки, но ее не последовало.

— Я не знаю, — безвольно ткнувшись в колени лбом, прошептала Бастилия. — Они мне не сказали. Никаких объяснений. Меня же только-только в рыцари посвятили… И такое вот поручение…

Мы все замолчали.

Потом я поднялся на ноги. Подошел к решетке и опустился на колени.

«Я ломал автомобили, кухни и даже кур. Я разрушал жилища и имущество хороших людей, которые меня брали к себе. Я разбивал сердца тем, кто пытался меня любить. Я МОГУ сломать тюремную камеру, куда меня заключили!»

Я стиснул прутья руками, закрыл глаза и сосредоточился.