раскрытый трактат, сказал:
— С такой трудной книги начинать не стоит.
— Мой папа, — Юсуф заговорил смущенно: ему до сих пор было трудно говорить об отце, эмиссаре эмира, убитом во время восстания в Валенсии в тысяча триста сорок восьмом году, — папа всегда заставлял меня писать буквы в пыли до того, как мы начинали занятия. Говорил, что таким образом руки учатся так же, как голова.
— Мама сочтет очень странным, если я сяду на корточки и начну писать на земле. Если ты маленький мальчик, дело другое. Люди подумают, что ты играешь.
— Можно насыпать пыли на этот стол, — сказал он, указывая на низкий столик, где лежало рукоделье Ракели. С видом заговорщиков, готовящих серьезное преступление, они поставили у стены маленький столик, придвинули к нему садовую скамью, чтобы собственные тела защищали их от любопытных взглядов, и торопливо набрали сухой земли с клумбы.
— Ну, вот, — сказала Ракель, разравнивая землю на столешнице. — Многовато камешков, но вполне годится.
Юсуф взял палочку и начал писать.
— Ракель, что ты там делаешь? — спросила ее мать, выйдя из кухни. — Наоми нужна помощь.
Вместо того, чтобы резко ответить, что Наоми могут помочь мальчик-слуга и Лия, Ракель с улыбкой повернулась.
— Ищем в этой книге кое-что, нужное папе, — ответила она с невинным видом. — Но если я нужна тебе, мы сможем сделать это завтра.
— Нет-нет, — сказала Юдифь, сразу идя на попятный. — Лия сможет помочь не хуже тебя.
После долгих писания, исправления, переписывания бесконечных букв по земле девушка в конце концов сломала прутик.
— Голова кружится, — сказала она, — и пальцы онемели. Продолжим завтра.
Ракель с Юсуфом начали прибираться в своем уголке двора, смахнули со стола землю и вернули все на место, пока никто не заметил, чем они занимались.
— Вчера ты долго ездил верхом, — сказала Ракель, когда они заканчивали.
— Я не ездил.
— Чем же ты тогда занимался?
— Его Величество прислал мне меч и все, что к нему полагается. Вчера я начал учиться фехтованию.
— Фехтованию? — переспросила Ракель. — Юсуф, к чему ты готовишься? Каждый день у тебя уроки — сперва ты учился ездить верхом, теперь сражаться.
— То, что я изучаю здесь, тоже очень важно, — сказал он и с несчастным видом посмотрел на нее: — Не знаю.
— В то время как папа учит тебя медицине, Его Величество хочет, чтобы ты стал придворным. Странно.
Исаак и Ракель вернулись к вопросу о несчастном молодом монахе Жуакине уже вечером. Вся семья собралась во дворе, когда к воротам подошли Даниель и его тетя, сеньора Дольса.
— Мы не будем задерживаться, — сказала она. — Остановились только попросить о небольшом одолжении.
— Пожалуйста, сеньора Дольса, — сказала Юдифь. — Будем рады помочь, чем только сможем, — добавила она с большей искренностью, чем обычно звучит в подобном обещании.
— Вот собрались отправиться на вечернюю прогулку, — сказала сеньора Дольса, — и надеемся, что вы присоединитесь к нам. Если сможете подождать несколько минут.
— Подождать?
— Мы уже собирались уходить — муж уже вышел — как появился один из его заказчиков, — заговорила сеньора Дольса, — хороший заказчик, клялся, что ему нужно очень срочно заказать несколько пар перчаток, — добавила она с удовольствием. — Вполне мог бы заказать их завтра утром, потому что не получит их ни минутой раньше срока. Я хотела ему это сказать, но Даниель предложил подождать Эфраима здесь. Это показалось хорошей мыслью.
— Я рада, что он это предложил, сеньора Дольса, — ответила Юдифь, и обе женщины пустились в непринужденный разговор о домашних делах и погоде — очень жарко, согласились они, хотя не чрезмерно для этого времени года. Даниель, не спеша, пошел к Ракели и ее отцу, надеясь увлечь обоих на прогулку.
— Мне представляется ясным, — говорила Ракель, — что раз бедный Жуакин мучился от сознания, что украл священный предмет, то, должно быть, он и принес Грааль сюда.
— Как он мог его принести? — спросил Исаак. — Насколько я понял, он прибыл сюда из Фигуереса без ничего. Определенно без свертка, в котором могла находиться серебряная чаша. Будь она у него, он вряд ли мог бы скрыть ее от монахов, так ведь?
— Тогда кто-то взял у него чашу, чтобы продать ее, — упрямо сказала Ракель.
— Украл, имеешь в виду? Кто?
— Баптиста, — ответила Ракель, — если та женщина из таверны говорила правду.
— Сеньора Ана? — спросил ее отец. — Думаю, правду, дорогая моя. Насколько она ее знает. А Баптиста вполне мог взять у него чашу. Хотя существуют и другие возможные объяснения.
— Но разве ты не говорил, что Жуакин до сих пор здесь? С монахами в Сан-Пере-де-Гальигантс?
— По крайней мере, несколько дней назад он был там. Интересно было бы поговорить с ним.
— Епископ наверняка может при желании поговорить с любым монахом в епархии, — вмешался в разговор Даниель.
— Добрый вечер, Даниель, — сказал врач. — Добро пожаловать. Да, ты прав. Мог бы, если б захотел, но не хочет. Не желает касаться этой проблемы. Говорит, это дело города, а не епархии.
— Но, папа… — начала было Ракель.
— Завтра я поговорю с настоятелем, — сказал Даниель.
— Ты? — спросила Ракель. — С какой стати?
— Почему бы мне не поговорить с ним? — ответил Даниель. — Мне нужно сходить в Сан-Пере, отнести ему пару перчаток. По крайней мере, могу спросить его о молодом монахе. Как-никак, вы, должно быть, интересуетесь его здоровьем, правда?
— Интересуемся, — сказал врач. — А также состоянием его души и совести, этот вопрос связан с первым.
— Папа, Жуакина могли отправить обратно в его монастырь, — сказала Ракель.
— Это тоже было бы интересно узнать. Я слышу приближающиеся к воротам шаги моего доброго друга Эфраима, — сказал Исаак. — Пойдем вместе с ним на вечернюю прогулку?
Глава четырнадцатая
Рано утром во вторник дон Видаль де Бланес, настоятель монастыря Сан-Фелиу, нанес визит во дворец епископа, где его со сдержанной любезностью принял Франсеск Монтерранес и проводил к кабинету Беренгера. После негромкого разговора у двери, такого тихого, что его не могли расслышать проходящий писец и две стоявшие неподалеку служанки, каноник открыл дверь кабинета.
— Документы, которые Его Преосвященство приготовил для вас, находятся в его кабинете. Если соблаговолите взглянуть на них, дон Видаль, я постараюсь ответить на все вопросы, на какие смогу. С теми, которые находятся за пределами моей компетенции, можно будет обратиться к Его Преосвященству, как только он поправится.
Настоятель ответил не настолько громко, чтобы кто-то любопытный мог его услышать, но одаренный богатым воображением писец говорил, что лицо его напоминало грозовую тучу.
