Матушка Родриге снова продолжала, будто слышала только собственный голос.
— Там были только богатые христиане — богатые и, как он надеялся, легковерные.
— Я все-таки остаюсь в недоумении, сеньора Ана. Почему вы пришли ко мне?
— Я не знаю сеньора Аструха. Он непьющий, а в банкирах у нас с Родриге нужды нет. Но по всему, что я видела и слышала, думаю, человек он честный. Меня разозлило бы, если б он несправедливо пострадал к радости своих врагов.
— Сеньора Ана, ваши чувства делают вам честь, — негромко сказал врач.
— Они не лучше и не хуже, чем у большинства людей, — сказала она. — Баптиста напомнил мне, как смеются. Я хочу, чтобы человек, который убил его, ответил за убийство, — она встала и опять закуталась в вуаль. — И я верю тому, что говорят люди — что вы можете добиться этого. Вот и все, что я хотела сказать, сеньор Исаак, — добавила она. — Если б я знала, кто убил его, то могла бы всадить острый нож ему между ребер, — сказала она со злобой. — И ваша помощь мне бы не потребовалась.
— Пойдете со мной рассказать эту историю секретарю епископа? — спросил Исаак.
— Вот не знаю, — с сомнением ответила сеньора Ана.
— Ваше Преосвященство, вы продолжаете поправляться, — сказал Исаак, прослушав грудь пациента и поднимая голову. — Как себя чувствуете?
— Все еще усталым, но могу спать, — ответил Беренгер. — С тех пор как мы последний раз виделись, я почти только и делал, что ел и спал. Кажется, силы у меня восстанавливаются быстро.
— Превосходно. Я привел женщину, которая сдавала комнату убитому. Она расскажет свою историю отцу Бернату, и он зачитает ее вам, когда будете здоровы. Но я хотел сказать вам, что она видела чашу, которую называют Граалем. Она брала ее в руки, даже слегка почистила. Могу заверить вас, что, несмотря на это, она совершенно здорова.
— Пусть расскажет свою историю совету. К епархии это не имеет никакого отношения. Это вопрос гражданского порядка, не религии, — Берангар повернулся на бок. — Теперь мне хочется спать.
— Очень хорошая мысль, Ваше Преосвященство.
— И вот что, Исаак, — сказал епископ. — Не говорите никому, что мне лучше. Я наслаждаюсь покоем.
— Разумеется, Ваше Преосвященство. Даже отцу Бернату и отцу Франсеску?
— Они зайти ко мне, и я скажу им — то, что им следует знать.
Глава тринадцатая
По крайней мере за час до того, как городские колокола прозвонили зорю, Юсуф пробежал небольшое расстояние от дома Исаака до казарм стражников. Там хранилось в готовности его снаряжение для верховой езды; в дверях его поджидал капитан стражников.
— Сегодня утром вам придется изучать кое-что новое, сеньор Юсуф, — сказал он.
— Что же? — робко спросил мальчик.
— Его Величество выразил желание, чтобы вы научились держать в руке меч и поняли для чего он нужен. Поэтому Его Преосвященство распорядился начать уроки фехтования.
— А кто будет учить меня? — спросил Юсуф, оглядываясь, словно он ожидал увидеть учителя под табуретом.
— Его Преосвященство доверил мне преподать вам основы, а потом наймем учителя. Начнем сегодня утром, потому что вы свежи, а когда закончим, сможете вывести свою кобылу.
— Но у меня нет меча или…
— Не беспокойтесь, — капитан зашел в казарму и вернулся с длинным свертком. — Это для вас. Кажется, Его Величество обещал вам меч. Вот он.
Юсуф осторожно положил сверток на скамью и развязал веревку, которой был обвязан брезент. Внутри оказался длинный деревянный ящик с мечом, ножнами, портупеей и перчатками.
— Сапоги и шляпа там, — указал капитан подбородком в сторону караульного помещения. — Его Величество всегда делает дела, как нужно. Но одежда сейчас неважна. Нас прежде всего заботит, сможете ли вы держать меч.
— Когда начнем?
— Сейчас, конечно, — ответил капитан.
Колокола собора звонили к обедне. Жгучее июньское солнце стояло высоко в небе; на полянах и плоском противоположном берегу Оньяра потные люди спешили закончить недельные труды, кляня солнце, жару и мух, которые донимали их животных. Лавки были переполнены раздраженными домохозяйками, наполнявшими свои корзинки.
За высокими стенами слышны были только легкий шум торговли да звон колоколов, по которому все, и христиане, и евреи, узнавали время. Небольшие группы мужчин болтали на прохладных, тенистых улицах; во дворе Исаака бил фонтан, создавая легкий ветерок. Там было прохладно, тихо, приятно, домашние расположились под деревьями или в тени от южной стены.
Не было только Юсуфа. Юдифь твердо приказала, чтобы никто не ждал, чтобы мальчик работал в субботу. Когда Ракель необдуманно указала на тот бесспорный факт, что рабы-мусульмане усердно работают по субботам в некоторых соседних домах, на ее мать это не произвело впечатления. Если никто — мужчина, женщина или скот — не должен работать в субботу, сюда должен входить и мальчик-мусульманин, каким бы ни было его положение. Поэтому Юсуф мог проводить этот день, как ему вздумается.
В Жироне это был рыночный день, и он зачастую проводил свободное время возле рынка или в других частях города до заката. В то утро, как только его уроки закончились, он вернулся в дом — правая рука его ныла от непривычной нагрузки — только чтобы позавтракать и взять сверток с хлебом и холодным мясом на обед.
Холодное мясо было выложено на столе во дворе; те, кто был голоден, брали, что хотели и когда хотели. Пока сохранялись относительный покой и порядок, Юдифь позволяла себе отдохнуть от забот о еде от восхода до заката.
Ракель сидела у фонтана, прислушиваясь к праздному щебету птиц, пока звон колоколов по всему городу не заглушил их пение.
— Кажется, это мое любимое время, — сказала она, как только звон утих.
— Ты имеешь в виду полуденный час? — спросил Исаак.
— Нет, папа, я имею в виду субботу.
— Почему именно это время? — спросил ее отец. — Наверняка вчерашний вечер — говоришь ли ты о превосходном обеде или о красоте церемонии — превосходит это?
— Конечно, превосходит, папа, — ответила она. — И когда я думаю о семье, я думаю об этом. Но вот что еще. Мама сидит там, спокойная и счастливая. У нее нет никаких дел. Вскоре ей захочется чего-нибудь поесть — и в субботние дни, я заметила, она едва прикасается к тому, что особенно любит, — а потом будет спать всю вторую половину дня. Это единственное время, когда она позволяет себе отдохнуть. А мы, если не холодно и не идет дождь, сидим здесь. Я люблю этот двор и птиц. Люблю разговаривать с тобой вот так, не о больных или каких-то проблемах, просто праздно разговаривать. Должно быть, я очень ленива в душе, — призналась девушка.
— Для лентяйки, Ракель, — заметил любовно ее отец, — ты слишком усердно трудишься.
— Папа, — спросила она, — почему Юсуф так встревожился, когда эта женщина — сеньора Ана — пришла повидать тебя?
— Он встревожился?
— Ты наверняка это заметил. Даже я обратила внимание, что его голос звучал странно. А когда она подняла вуаль, он побледнел.
— Думаю, это связано с его жизнью до того, как он появился здесь, дорогая моя, — заговорил
