Меня беспокоит не физическая, а духовная ваша слепота. Вы слишком упрямы и не видите опасности вокруг, идя с полной уверенностью по лабиринту.
— Я вижу опасность, Шальтиель, — сказал Исаак. — Но иногда она кажется мне не достаточно важной, чтобы обращать на нее внимание.
— Будьте осторожны, Исаак. Те, кто грешит, должны нести кару за свои прегрешения.
Исаак медленно шел от дома философа, беспокойно хмурясь.
— Исаак, друг мой, — сказал Аструх, — я снова в вашем доме, чтобы поделиться своими тревогами. Не будь утрата всего этого золота уже достаточной неприятностью…
— Неприятностью? — переспросил Исаак.
— Я стараюсь убедить себя, что это лишь неприятность — со мной и моей семьей могло случиться много гораздо более плохого.
— Совершенно верно, — сказал Исаак. — И это похвальная точка зрения.
— Но теперь, — заговорил снова Аструх, — произошло нечто худшее. Юный Марти явился ко мне обсудить долг, о котором я вам рассказал. Принес два мараведи, чтобы начать выплату той суммы, которую одолжил у меня его отец. Исаак, не будь это так душераздирающе, я бы рассмеялся. При таком уровне выплаты наши внуки — мои, ваши и даже юного Марти — успеют умереть до погашения долга. Он сказал — это все, что у него есть. Я поверил ему, Исаак. И верю до сих пор. Я взял одну монету и вернул другую, сказав, что намерен возместить свою утрату, когда золото будет обнаружено и возвращено, не раньше. А теперь — несколько человек сказали мне об этом — он говорит всем в городе, кто готов его слушать, что это я убил его отца.
— Собственноручно? — спросил изумленный Исаак.
— Считает ли он, будто я совершил убийство сам или подослал убийц, этого я не знаю. Но это нелепо. Фантастично.
— И притом очень опасно, — сказал Исаак. — Я знаю молодого человека, который знаком с юным сеньором Марти. Поговорю с ним об этом деле.
— Даже будь я кровожадным — хотя, видит Бог, я не такой, Исаак — с какой стати мне совершать такую нелепость? Ссудить человеку пять тысяч золотых монет, а затем через несколько дней убить его, чтобы забрать их?
— Ради других десяти тысяч монет, Аструх. Ради остальных денег. Вот почему это очень опасный слух.
— Знаю, Исаак. И знаю, что это дело будет рассматриваться в христианском суде. Поэтому и пришел в ужас.
В то время как Исаак с Аструхом обсуждали в саду проблемы, вызванные смертью Гвалтера, Беренгер надевал самую простую черную рясу для встречи со своими канониками.
— Ваше Преосвященство, — сказал Бернат, — вам не следует подниматься с постели. Врач сказал, что завтра, если все будет хорошо, вы можете подняться и походить по дворцу, только не утомляясь. Это не значит созывать каноников для заседания, которое обещает быть нелегким.
— Если сеньор Исаак хочет, чтобы я провел в постели еще день, он знает — нужно сказать, что я обречен проваляться в ней еще неделю, — ответил Беренгер. — Я хорошо себя чувствую, очень устал от лежания, и мне нужно поговорить с канониками.
— Придут не все.
— Тем хуже для тех, кто не придет. Их голоса не будут услышаны. Пошли, — сказал епископ, — позаботься о том, чтобы писец был там и его перо было хорошо очинено.
— Я вас долго не задержу, — сказал Беренгер собравшимся. — Мне нужно сказать только одно. Никто из повинующихся мне не должен говорить о священном Граале. Даже между собой. Те, кто хочет высказаться на эту тему, могут сделать это сейчас.
— Но почему, Ваше Преосвященство? — спросил один из молодых каноников.
— Эта история уже возбудила слишком много страха — и алчности — чтобы допускать дальнейшее разрастание слухов, — ответил епископ.
— Как же нам быть, когда нас спросят о ней? Сейчас эта тема у всех на устах, — сказал Пере Виталис.
— Гвалтер взял с собой большую сумму денег, чтобы купить серебряную посуду редкого, изысканного мастерства, — ответил Берангар. — На него напали грабители и убили.
— Звучит не особенно убедительно, — послышался неуверенный голос.
— Если часто повторять, будет убедительно. Или слишком скучно, чтобы продолжать интересовать.
— Ваше Преосвященство, я возражаю.
На громкий, внезапно прозвучавший голос все, кроме Беренгера, повернули головы.
— Я хочу заявить, что против ваших попыток замолчать этот вопрос.
— Да, отец Рамон? — произнес Беренгер, глядя на своего возмущенного каноника. — Почему?
— Для секретности уже слишком поздно, — ответил тот. — Это одна причина. Все в городе знают, что Грааль здесь, и, отрицая это, мы лишь будем глупо выглядеть.
— А у вас есть и другая причина? — спросил Беренгер. — Потому что я не знаю — и не верю, — что Грааль находится здесь.
— Другая? Да. Его местонахождение в Жироне может значительно содействовать возрастанию репутации и значительности этого собора, что в свою очередь прибавит славы церкви повсюду.
— Орта, если это действительно священный сосуд, то нам бы пришлось иметь дело с похищенным, — заговорил Беренгер. — И с грабителем, который завладел этой вещью. В таком случае эта история навлечет позор на всех нас. Я не допущу этого. Не говорите на эту тему больше ни с кем.
Заседание закончилось ожесточенным спором, вызванным замечанием Рамона де Орта. Беренгер в гневе вышел из комнаты, но едва они оказались за пределами слышимости, Бернат сказал:
— Ваше Преосвященство, я думаю, он прав. Уже поздно делать вид, что ничего не случилось.
— Неужели весь мир сошел с ума? — вопросил епископ. — Неужели вы не понимаете, чему дадите волю, если мы не прекратим эту болтовню? Подумайте, друг мой, — сказал он, крепко стиснув плечо Берната.
— Я согласен с отцом Бернатом, — сказал Франсеск. — Нужно было заглушить эту тему, сразу как она возникла, но мы тогда еще не поняли необходимость этого. Теперь уже слишком поздно. Я совершенно уверен, что врач тоже старается выяснить, кто или что стоит за всем этим. Он боится, что в городе вырвется на волю еще большая сила.
— Как он может так говорить? — спросил Беренгер, ни к кому не обращаясь. — Поистине я окружен глупцами и сумасшедшими.
Глава девятая
До того как город пробудился от послеобеденной спячки, Исаак прекратил размышления в саду и пошел за дочерью.
— Ракель, — произнес он негромко перед дверью ее спальни, — нам нужно нанести визит- другой.
— К кому, папа? — спросила она, открывая дверь. — Я не слышала, чтобы кто-то вызывал нас.
Ей было досадно, что отец мог сидеть где угодно в доме и, прислушиваясь, точно знать, кто что делает, а она, зрячая, носилась туда-сюда и, как будто бы, упускала очень многое.
— Я получил сообщение еще утром, когда ты была у сеньоры Дольсы. Как чувствует себя наша соседка?
