Волна окатила Амисию с головой, и уже не в первый раз. А ведь как просто все выглядело, когда Рэндольф плавно вел лодку к берегу. Прошлой ночью грести было утомительно, но она с этим справлялась без каких-нибудь особенных затруднений. А сейчас… Еще одна волна прокатилась над ней, и ей даже не сразу удалось вдохнуть воздух. Казалось, что уже прошли часы с того момента, как она села в лодку, а лодка никак не хотела двигаться в нужном направлении. И действительно, Амисия еще даже не смогла обогнуть остров, начав свой путь от мостков в дальней его части. Очень скоро ей пришлось убедиться, что она вообще не продвигается вперед и более того, ее сносит назад. Амисия стала опасаться, что море, куда более могучее, чем она ожидала, швырнет ее на острые скалы у подножия острова. Она уже почти готова была признать, что было бы лучше, если бы Фаррольд и Келда были поменьше поглощены друг другом — ведь из-за этого замок оставался, в сущности, без охраны, и никто не наблюдал за морем.

Ее руки и плечи дрожали от отчаянных попыток хотя бы просто удержаться на месте. Амисия остановилась, пытаясь разглядеть береговую линию за нескончаемыми валами, и тут она заметила другое суденышко. Этот челнок двигался в противоположном направлении, но, благодарение судьбе, двое гребцов, лица которых были скрыты за капюшонами, как видно, сжалились над ее бедственным положением.

— Перестань молотить веслами по воде.

Амисия сразу же опустила руки, подчиняясь приказу, который был произнесен благословенно- знакомым голосом.

— Теперь положи весла в лодку.

Тон Галена казался грубым и резким: таким его делали страх за ее безопасность и возмущение ее опрометчивостью. Эта безрассудная девчонка, очевидно, вышла на веслах в открытое море, чтобы в одиночку помериться силами с приливным течением!

После того как челнок Галена стал борт о борт с лодкой, откуда Амисию немедленно извлекли его сильные руки, она в восторге прильнула к нему и взглянула в светлые зеленые глаза, теперь уже не спрятанные под тенью капюшона. Измотанная телесно, душевно опустошенная, она даже не задумалась над тем, что привело его сюда и почему на нем монашеская ряса. Она понимала только одно: он спас ей жизнь. А если так, значит, он спасет ее и от прочих бедствий, уготованных ей.

— Куда это ты направлялась — одна, в лодке? — сурово спросил он.

— К тебе, — просто ответила она, не обращая внимания на его сердитый тон. Хотя небо над их головами было затянуто тучами, для Амисии сияло солнце.

Пока Амисия с обожанием созерцала своего спасителя, а Гален пытался унять в себе гнев, порожденный страхом за нее, монах по имени Ульфрик привязал пустую лодку к корме челнока, который теперь погрузился в воду угрожающе низко. Ульфрик посещал замок Дунгельд ежедневно, но вовсе не он додумался прихватить с собой на остров этого незнакомца (и, по правде говоря, подобная затея казалась ему весьма рискованной), однако он повиновался приказу настоятеля.

Снова взявшись за весла, он направил свою маленькую флотилию к дальнему концу острова. Грести по течению было куда легче, чем в обратном направлении, и очень скоро они причалили к мосткам. Монах осторожно выбрался из челнока на дощатый настил и, не имея ни малейшего представления о намерениях своих пассажиров, вопросительно взглянул на Галена.

Гален выдержал хмурый взгляд монаха.

— Мы подождем здесь, пока вы управитесь со своими делами в замке. К тому времени, когда вы соберете пожертвования и вернетесь сюда, течение наверняка переменит направление[1].

Сложив ладони под подбородком, монах молча кивнул в знак согласия и начал взбираться по шаткой деревянной лестнице медленно и осмотрительно, как было свойственно его натуре.

Как только монах отошел достаточно далеко, Амисия ухватилась за грубую коричневую рясу, надетую на Галена. Забыв о страхе и усталости — могло ли быть иначе, когда ее обнимали его горячие руки? — она улыбнулась ему, и лукавые искорки зажглись в ее глазах.

— Когда на тебе эта монашеская одежда, мне будет легче решиться на одно признание. Я должна кое в чем покаяться перед тобой, Гален.

У Галена словно камень с души свалился, когда он понял, о чем она собирается ему поведать. Тем не менее из опасения сделать что-нибудь такое, что заставит ее передумать, он постарался придать своему лицу самое бесстрастное выражение и лишь вопросительно поднял брови. Если Амисия откроет ему свое настоящее имя и положение, насколько проще будет ему сделать ответное признание! Еще раньше он решил, что не поведет девушку к венцу, пока между ними стоят нелепые секреты. Постоянное притворство было бы слишком тяжелым бременем для его правдивого сердца, да теперь и надобность таиться отпала, когда не только выяснилась цель его миссии, но и найден способ этой цели достигнуть! Он уже пообещал аббату Петеру убрать завалы лжи с пути, который должен привести его и Амисию к будущему счастью. Более того, он был уверен, что избавление от препятствия, которое казалось ему самым труднопреодолимым, поможет ему справиться и со всеми остальными.

Амисия почувствовала, как непроизвольно напряглись его руки, и испугалась, что за лицом, ставшим вдруг таким замкнутым, скрываются первые признаки сурового приговора; одна лишь мысль о такой возможности поколебала стену ее уверенности. Торопясь высказаться, прежде чем эта стена успеет рухнуть, она отважно выпалила:

— Я — не та, кем ты меня считаешь.

Боясь взглянуть ему в лицо, она решительно уперлась глазами в дубовый ствол, служивший сваей для тех мостков, у которых они стояли. Если она скажет ему, какая благородная кровь течет в ее жилах… Вдруг он — человек с таким высоким чувством чести — сочтет, что он ей не пара, и отошлет ее обратно? В следующее мгновение она вдруг подумала, как было бы замечательно, если бы она могла показаться ему в шелках и драгоценностях… да нет, в каком угодно виде, только бы не выглядеть таким жалким промокшим созданием, как сейчас.

Гален видел, что она приуныла, и поспешил вывести их разговор в светлое пространство честности, прежде чем она сможет отступить в защитный полумрак затянувшегося обмана.

— Не та? Ты в этом уверена?

Много лет он воспитывал в себе навык осторожности, но сейчас не стал прикидывать, разумно ли будет с его стороны первым признать ту действительность, которую Амисия боялась открыть. Какое это имело значение, если скоро они оба станут свободными!

— Я принимаю тебя за дочь барона Конэла и леди Сибиллы из замка Дунгельд.

Радость, которую Гален испытал от наполовину выигранного сражения, отчетливо прозвучала в его тоне, и Амисия вновь перевела на него взгляд и встретила такую ослепительную улыбку, что впору было тут же растаять. Убедившись, к великому своему облегчению, что Гален вовсе не потрясен истинным положением дел, Амисия поспешила договорить все до конца и даже не задумалась, откуда ему все известно и почему он так счастлив.

— Да, это так и есть, — признала она, цепляясь за его рясу в лихорадочной жажде излить душу. — Но умоляю тебя, поверь: мне противны все высокородные лорды, такие жадные и корыстные! Они только и думают, как бы урвать побольше, и для этого лгут, идут на клятвопреступление и вообще на любую подлость, лишь бы захватить то, чего они домогаются!

В душе Амисия понимала, что не все знатные господа такие уж законченные негодяи. Но ее пылкая речь имела одну цель: убедить Галена, что она могла бы быть счастлива с ним, несмотря на неравенство их происхождения и места в обществе.

— Я наследница замка и всего Райборна, и в этом моя беда. Ради того, чтобы не выпускать из рук такое завидное владение, мой отчим — барон Гилфрей — задумал выдать меня за своего сына, хотя Фаррольду хочется взять меня в жены ничуть не больше, чем мне хочется назвать его своим мужем.

Гален не обратил особого внимания на эту историю, которая была ему уже известна. Его встревожило