западном краю неба тучи разошлись, позволив лучам заходящего солнца заиграть всем великолепием красок в бесчисленных брызгах водопада. Словно радуга разбилась на крошечные частички, и ее взлетевшие осколки исполняли в воздухе некий завораживающий танец.
— Гален, Гален! Спасибо тебе за этот дар, за эту несравненную красоту! Я буду вспоминать ее до конца дней своих! Никогда, никогда, ни в каком дворце не увидишь такого великолепия! — Амисия пылко обвила руками его шею и, заставив любимого наклонить голову, шепнула ему на ухо: — Насколько же больше счастья сулит мне жизнь с тобой в зеленых чертогах природы, чем с каким-нибудь скаредным лордом среди давящих каменных стен!
Этими пламенными речами она, скорее всего, стремилась убедить не столько Галена, сколько себя, но Гален принял ее слова за чистую монету и приуныл, подумав о том, что она скажет насчет зеленых чертогов природы, когда зимний холод отнимет у этих самых чертогов все краски и покроет их инеем и льдом.
Он все еще держал ее в объятиях, и она откинула голову назад, чтобы одарить его обольстительной улыбкой. Ответная улыбка не заставила себя долго ждать, но оказалась весьма натянутой. Такие восторженные речи лишь усилили его смутные опасения. Как он сумеет провести ее по пути, где их ожидают такие крутые повороты? В ближайшие дни ему придется поддерживать в ней наивные заблуждения — а потом разрушить их, но разрушить так, чтобы у нее не осталось ощущения, будто она стала жертвой обмана и бессовестной интриги.
Все эти опасения Галена ускользнули от внимания Амисии: ее душой безраздельно завладела радость от того, что она по праву может наслаждаться близостью Галена. По законам божеским и человеческим ей позволено прильнуть к тому, кто в действительности оказался прекрасней любого придуманного ею героя! Ее руки медленно скользили по литым плечам, рукам и груди; она чувствовала, как напрягаются его мускулы при ее прикосновении, и упивалась своей новообретенной силой. Уткнувшись лицом в грудь Галена и тесно прижавшись к нему, она прошептала слова, которые не осмелилась бы произнести, глядя ему в глаза:
— Отведи меня в пещеру и покажи еще раз, как горяча и сладостна страсть.
Дурное настроение Галена тут же растаяло, и даже воспоминание о его причинах сгорело в огне, который зажгли в его крови эти слова. Он провел пальцами между вьющимися прядями медовых шелковистых волос у нее на затылке и слегка потянул их назад, чтобы ее лицо обратилось к его зовущим губам. Он поцеловал опущенные веки, щеки и уголки губ, и лишь потом, тихо засмеявшись, ответил:
— Новобрачную полагается вносить в опочивальню на руках, но, увы, не в моих силах отнести тебя ни вверх против течения водопада, ни вниз по склону холма.
— Да нет же! — Амисия метнула на него проказливый взгляд и весело рассмеялась. — Я могу и сама добраться до места. Бьюсь об заклад, что буду там раньше тебя. Но… — она кокетливо покосилась на него, — если я выиграю, ты должен заплатить мне любую пеню, которую я потребую.
Не медля ни секунды, даже не позаботившись удостовериться, что он принял ее вызов, Амисия вырвалась у него из рук, вскарабкалась по знакомому пути на крутом склоне и спустилась по другому склону, купающемуся в закатном зареве. К тому моменту, когда огромный силуэт Галена показался на розовом фоне водопада, она уже сидела на одеяле у костра.
— Я выиграла! — Ее торжествующая улыбка была неотразимой. — И я требую награды!
Глядя на эту чудесную водяную фею, которая сидела, обхватив руками подтянутые к груди колени, упершись в колени подбородком, Гален был готов поверить, что видит перед собой очаровательное дитя. Но золотое пламя, горящее в карих глазах, убедительно доказывало: нет, она уже не ребенок. Он подавил вспыхнувшее в нем чувство вины — ведь он сам был причиной этого превращения! — напомнив себе, что поступил честно, сделав ее своей женой. Честно? Так ли уж честно — сделать ее женой разбойника? Да, конечно, на самом деле он не разбойник, но какое это имеет значение, если она считает его таковым… по его вине.
Амисия заметила, как он помрачнел, и забеспокоилась: что такого она сделала, чтобы вызвать его раздражение? Может быть, его мужская гордость уязвлена тем, что в состязании с ним победила женщина? Неужели он столь мало уверен в себе, что такой пустяк может задеть его? Вот уж никогда бы не подумала, но…
— Ох, я ведь выиграла только потому, что не предупредила тебя по-честному, как полагается. Я вызвала тебя на состязание и сразу умчалась, прежде чем ты успел принять мой вызов… Но ведь ты же такой быстрый, где мне с тобой равняться!
И опять от ее слов всякие сумрачные мысли развеялись как дым. Добравшись до пещеры первой, она вообразила, что его это могло огорчить! Когда до Галена дошло, что она пытается таким образом его утешить, он откинул голову назад и облегченно рассмеялся:
— Нет, радость моя, я даже не пытался тебя обогнать. Зачем я стал бы это делать, если мне больше хочется уплатить пеню, чем выиграть состязание?
Когда ее коснулся его опытный взгляд, который она ощутила не менее остро, чем телесную ласку, щеки Амисии вспыхнули, и она в волнении прикусила нижнюю губу, вспомнив о том, какого приза она потребовала. Но взгляда она не отвела.
Гален созерцал ее нежную красоту — от блеска медовых волос до шелковистой кожи, которую он не мог забыть, хотя она и была сейчас скрыта под грубым домотканым платьем. С самого начала их отношений именно она так самозабвенно побуждала его все к большей и большей близости, хотя он считал это неразумным. Она стремилась принести ему в дар свою невинность и соблазняла
Решимость, полыхнувшая в зеленых глазах серебряным огнем, еще усилила воодушевление Амисии. Взгляд новобрачной не дрогнул, когда Гален распустил шнуровку у ворота своей тонкой зеленой туники и снял ее через голову, взлохматив при этом черные волосы и снова явив перед взором Амисии ошеломляющее зрелище сильного мужского торса. У Амисии перехватило дыхание, когда она увидела, как перекатываются под кожей бугры мышц. Отблеск слабого света от углей костра мелькнул в черных блестящих волосах, когда он резким движением стянул с ног сапоги. Только после того как он развязал ременные шнурки своих шоссов, Амисия дрогнула, и ее внимание перекинулось на растущую горку одежды. Вся прежняя бравада улетучилась, разъеденная сомнениями. Скованная внезапной робостью, она оставалась недвижимой.
Щадя ее нежную застенчивость, Гален не стал снимать шоссы. Лишь ослабив их завязки, он опустился на колени рядом с ней. Прижав ладони к ее щекам, он поднял лицо Амисии к своему, склонился к ней, легким поцелуем коснулся ее губ — и они открылись ему. Он принял дар и вернул его со сдержанной горячностью, тем самым еще подлив масла в огонь, занимающийся между ними. Все запреты перестали существовать, когда Амисия поднялась, и прижалась к нему так сильно, что не осталось ни малейшего просвета между ее телом и телом любимого. С восторгом осязая их нерасторжимое соединение, Гален провел руками вниз, по напряженному изгибу ее спины и плотно прижал ее бедра к себе, к своей жаждущей плоти. Его движение не устрашило Амисию; ее сжигало нетерпеливое стремление освободиться от преграды, состоящей из ее юбок и его свободно сидящих шоссов.
Гален поднял лицо в надежде, что прохладный воздух хоть немного остудит полыхающий в нем жар, и возмущенно попрекнул себя за чрезмерную поспешность. Он понял, что надо взять себя в руки, иначе наслаждение будет растрачено слишком скоро. Прошлой ночью Амисия завела его далеко за пределы разумного, и он не был уверен, что к моменту последней вспышки она достигла той же высоты изнеможения, как и он. А потом она ушла до его пробуждения. Сегодня он намеревался позаботиться, чтобы в пожирающий огонь страсти она окунулась на равную с ним глубину — и вместе с ним.
— Не торопись, любимая, не торопись, — мягко пророкотал он. — Пламя, которое медленнее разгорается, горит жарче, греет дольше.
Он слегка отстранился от нее, но его тихий низкий голос проникал в самую глубь ее существа, и дрожь пробежала по ее телу от головы до ног.
Гален упивался сознанием, что именно он вызывает в ней этот сладостный трепет, что она
