— Жан! — повысил я голос. — Не узнаю тебя! Разве не ты год назад штурмовал Копенгаген?

— Так то война, безвыходное положение-с, — заныл французишка. — Но сюда-то зачем-с нас занесло-с, сударь вы мой?!

— Ладно, не хами, — пригрозил я камердинеру. — Еще поборемся, вот увидишь! А ну-ка иди сюда!

Жан осторожными шажками приблизился к нам. Я обнял за плечи его и господина Мартемьянова и зашептал:

— Мы, господа, вот что сделаем…

— А почему шепотом-с? — спросил французишка.

— Чтобы не подслушали. Не перебивай! Итак, мы перетащим тюки с минералами и нагромоздим их справа от входа. Слева отхожее место. Когда тюремщики войдут, толкнем мешки на них. На пару секунд они опешат, а глаза наши тем временем чуть привыкнут к свету, и мы нападем…

— А если не привыкнут-с? — спросил мосье Каню.

— Я потренируюсь действовать вслепую. Ты мне поможешь.

— Как?

— Поиграем в жмурки, — усмехнулся я.

— В жмурки? — недоуменно переспросил Жан.

— Будешь кружить вокруг меня в темноте и иногда подавать голос, — объяснил я. — Моя задача — на звук твоего голоса попасть тебе кулаком по физиономии.

— Вот спасибо, сударь! — вскричал французишка. — Вам бы только издеваться надо мною-с!

— Господи, Жан, но я и впрямь должен потренироваться. Сам знаешь, тяжело в учении…

— …а в бой и вовсе-с не хочется! — закончил мосье Каню.

— Признаться, Андрей Васильевич, — подал голос Сергей Михайлович, — ваш план выглядит слишком уж фантастическим.

— Тогда давайте сидеть сложа руки, — вздохнул я. — И пусть торжествует Пескарев, пусть охомутает вашу дочь, разобьет сердце вашей жене… А мы в нужный срок перетащим яд в акведук и отравим половину города!

— Воля ваша, сударь, — обреченно проговорил Жан. — Только по мордасам-с получать я не желаю- с!

— Ладно, — смилостивился я. — Возьми Нуара, можешь кота под удар подставлять…

— Еще чего-с?! — возмутился французишка.

— Эх ты, жмот, только о себе и коте своем думаешь! — пожурил я камердинера и спросил Мартемьянова: — А как часто вас кормят, не замечали?

— Кормят неплохо, но только раз в сутки, — ответил он. — Так мне кажется, по крайней мере.

— Значит, можно по кормежке отсчитывать время, — прикинул я.

Мартемьянов промолчал и, судя по шуршанию, пожал плечами.

— Что ж, господа, — прошептал я. — Предлагаю сутки переждать. Я не спал целую ночь. Да и после удара по голове еще не оправился окончательно. А на вторые сутки — у-ух!

— Будет-с вам «ух»! — проворчал Жан.

Не знаю, насколько я утратил чувство времени, но, кажется, еду принесли в середине дня. Я лежал на тюфяке, изображая немочь от полученного удара прикладом, а сам наблюдал.

Заскрежетал засов, дверь распахнулась, в проеме застыла смутная фигура тюремщика с котелком в руках. Он выждал несколько секунд, очевидно, ждал, пока глаза к темноте привыкнут. Превосходно, порадовался я, ведь и нам нужно время — привыкнуть к свету.

Тюремщик прошел в узилище, а за спиною его обнаружился еще один, с ружьем на изготовку. Первый поставил котелок на пол, бросил три плошки с деревянными ложками и прошамкал:

— Жрать подано!

Обожди, голубчик, скоро и ты у меня нажрешься, злорадствовал я. План сложился простой. Пожалуй, и тюки с минералами перетаскивать не стоит. Я толкну первого тюремщика в отхожий угол. Жан метнет во второго кота Нуара. Конвоир, если повезет, с перепугу выстрелит. Выскочу я и отберу у него ружье. С первым тюремщиком, надеюсь, общими усилиями справятся французишка и Мартемьянов. На первом этапе шансы одолеть противника высоки. Если рты не разевать, то разве что кот Нуар пострадает, да и то маловероятно, чтобы человек в летящего из темноты кота из ружья попал.

А вот что дальше нас ждет?.. Ну да ладно. Главное — не дать противнику опомниться!

Однако исполнить замысел не удалось. На следующий день заскрипели засовы, я метнулся и занял позицию у входа, дверь отворилась, но… никто не вошел. Прошло с полминуты, и послышался голос:

— Господа, выходите на улицу! Вы свободны.

Я прижался к стене, лихорадочно соображая, что делать, и тут раздался еще один голос, женский:

— Папа! Папочка! Ты здесь?

— Жаклин! — вскрикнул Мартемьянов и бросился на улицу.

— Heus-Deus, — пробормотал я. — Но как же подвиг?

— Пойдемте, сударь, — промолвил Жан. — Кажется, мы свободны…

Французишка, осыпая поцелуями кота Нуара, отправился на выход. Я последовал за ним, жмурясь от дневного, в эту минуту непривычно яркого света.

Солнце перевалило далеко за полдень. Нас наверху поджидали с десяток драгунов и несколько гражданских лиц, в том числе две женщины: одна — прехорошенькая барышня в подвенечном платье, вторая — дама лет сорока. Обе они, заливаясь слезами счастья, обнимали немолодого господина, заросшего седыми космами, в грязной одежде. Лекарь с потертым саквояжем и в очочках приплясывал вокруг них, ежесекундно интересуясь, не нужна ли господину Сергею Михайловичу медицинская помощь. Тот жмурился: после длительного пребывания в темноте солнечный свет доставлял ему боль.

Один раз барышня бросила взгляд в нашу сторону. Блестевшие влажно глаза и растрепанные белокурые локоны придавали ей невыразимое очарование. И я пожалел, что сорвался мой план побега: уж очень хотелось быть представленным девушке в качестве освободителя ее любимого папеньки.

В следующее мгновение я вспомнил об Алессандрине и отвернулся.

Драгуны окружили меня и мосье Каню и повели к кирпичному заводу. Там нас разлучили. Поручик провел меня в конторку управляющего и велел ждать. Двое солдат остались у входа.

Спустя минуту в конторку вошел старый знакомец, при виде которого меня захлестнула такая злость, что я едва удержался, чтобы не кинуться на него. Он велел солдатам караулить за дверью, и мы остались наедине.

— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — с наглой усмешкой поздоровался майор. — Который раз мы с вами встречаемся, а познакомиться не получается…

— Век бы не знать вас! — выпалил я.

Я сидел за столом. Майор пододвинул табурет, опустился напротив. В уголках его рта притаилась усмешка. Я смотрел на него с ненавистью.

— А мы, Андрей Васильевич, заговор раскрыли, — промолвил он. — Вот послушайте, какая интересная история складывается. Замыслили вы, Андрей Васильевич, нечто из ряда вон выходящее — пол-Москвы отравить. Зачем? Да кто вас знает! Наверно, чтобы всему миру показать, как плох нынешний император, как слаба его власть.

Я сжал кулаки до боли, решив не поддаваться на провокацию.

— В сговоре с вами состояли химики из Московского университета — Холмогоров и Пескарев. Первый одумался, помчался в Санкт-Петербург, но вы перехватили и убили его. Затем убили ревизора Рябченко и, прикрывшись его именем, прибыли в Москву. Здесь вы убедились, что родным Холмогорова толком ничего не известно, и оставили их в покое. На всякий случай устранили свидетеля академика фон Штейница. И