же всего лишь моя догадка. Вполне возможно, ошибочное умозаключение. Да, император Александр собирается посетить Первопрестольную. И визит его приурочен к открытию водопровода. Но это еще не значит, что заговорщики задумали использовать этот самый водопровод!

Я взглянул на Александра Сергеевича, припоминая, о чем мы спорили? Ах да! Он знал имя драгунского офицера — убийцы, но не соглашался огласить его, пока я не дам слова сидеть безвылазно в доме отставного штабс-капитана Репы. Что ж, обманывать старого графа я не мог. Но и сидеть сложа руки не считал для себя возможным.

— Александр Сергеевич, ничего обещать не буду. Но уповаю на вашу помощь, — сказал я.

На обратном пути Яков Иванович сидел со столь расстроенным видом, что под конец я не выдержал и стал утешать его.

— Не печальтесь вы так, все образумится, — промолвил я.

— Как же мне не печалиться! — воскликнул штабс-капитан. — Я рассчитывал порадовать вас, а вышло все плохонько как! Но вы бы послушались Александра Сергеевича, видит бог, он желает вам исключительно добра и не оставит вашего дела, пока все не разрешится. Он и меня задействовал…

— Признаться, неловко мне, что стесняю вас, — сказал я.

Яков Иванович замахал руками.

— И думать забудьте! Совершенно не стесняете! — и, вдруг улыбнувшись, штабс-капитан сказал: — К тому же я завтра отбываю в Москву. Моя квартира — в полном вашем распоряжении! И Василия своего оставлю вам в услужение.

— Как-то это все неожиданно, — пробормотал я, не понимая, как поездка в Москву связана с моим делом.

— Граф Строганов придумал устроить так, чтобы в пути я как бы случайно встретился с Петром Ардалионовичем…

— С кем?

— С племянником графа Каменского, — уточнил штабс-капитан. — Познакомлюсь с ним, в пути люди быстро сходятся, глядишь, и выведаю что…

— Племянничек этот заложить за воротник большой любитель, — сообщил я.

— Вот тут-то я его и обставлю, — гордо произнес Яков Иванович. — Бог наградил меня такой конституцией, что перепить никому не удается! Обычное дело: противник валится без чувств, а я и захмелеть не успеваю.

Яков Иванович лоснился от удовольствия, радуясь, что использует свой талант на пользу дела. Его глаза светились благодушием, и я вспомнил другие глаза — умные и добрые, глаза человека, решившего довериться Петруше, человека, погибшего из-за моей ошибки. Тревога охватила меня.

— Яков Иванович, может, не стоит вам в Москву, — взмолился я. — Опасное это дело! Человека же убили!

— Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, Андрей Васильевич, — ответил он с непоколебимой уверенностью. — Мы так хитро придумали дело обставить, будто случайными попутчиками окажемся! Я поеду вперед, а Петр Ардалионович будто бы догонит меня.

Штабс-капитан рассмеялся и потер руки, но вдруг лицо его сделалось озабоченным:

— Только об одном прошу вас, Андрей Васильевич, вы тут будьте поосторожнее. Самое лучшее — не отлучайтесь из дома, — он тяжело вздохнул и добавил: — Ну а уж если пойдете куда, берите Василия с собою. Он человек надежный. И если, не дай бог, что с вами случится, тотчас доложит графу Строганову.

Собственные слова не на шутку расстроили Якова Ивановича. Видимо, штабс-капитан вспомнил о размолвке, случившейся только что между мною и Александром Сергеевичем, так как он опять вздохнул и уставился в окно.

— А я завтра, пожалуй, наведаюсь в Шляхетный корпус, — признался я.

— В Шляхетный корпус? Зачем? — удивился Яков Иванович.

— Поговорю с Михаилом Илларионовичем Кутузовым. Расспрошу, как это графу Каменскому удалось сместить его с должности военного губернатора. Чарторыйский, правда, назвал эту историю фарсом. Но что, если та история и нынешний заговор связаны?..

— Так не нужен вам Михаил Илларионович! Я эту историю знаю лучше, чем кто-либо! — воскликнул Репа, радостный оттого, что вновь оказался полезным.

Карета остановилась у дома штабс-капитана, и мы поднялись в квартиру.

— А давайте-ка для начала на брудершафт! — предложил Яков Иванович.

Я кивнул. Он отдал распоряжение Василию. Тот принес два стакана на подносе и был тут же отправлен с глаз долой. Мы чокнулись, переплели руки, выпили и расцеловались в обе щеки.

— Будем на «ты», — объявил Яков Иванович.

— Так что за история случилась? Какой-то заговор? Там, кажется, участвовал некто Шубин? — спросил я.

Яков Иванович вздохнул, но не тяжело, а как бы с легким разочарованием, словно предвосхищая своим вздохом мое разочарование.

— История-то пустяшная, — поведал он. — И Шубина я прекрасно знаю, никчемный человек. Собственно, он-то весь этот заговор и выдумал. Запутался в долгах и измыслил какого-то Иванова. А потом прострелил себе руку под окнами его величества, якобы пытался задержать этого Иванова, а тот якобы его ранил. Александр Павлович-то сгоряча изволили Кутузова в отставку отправить. Да потом-то уж разобрались, что никакого Иванова и в помине не было, а Шубин прострелил себе руку из своего же пистолета.

— А с Шубиным что же?

— Сперва в крепость посадили. А потом мы с графом Строгановым прощение ему выхлопотали. — Штабс-капитан застенчиво улыбнулся.

Мы разошлись по комнатам почивать. Но я для себя решил, что все-таки наведаюсь к Кутузову. Для начала принесу извинения за непочтительное поведение у Нарышкиных, а затем и о деле своем похлопочу. Михаил Илларионович в два счета наведет справки об офицере, находившемся при обер-полицеймейстере. И скрывать имя убийцы от меня не станет.

Ранним утром Яков Иванович уехал в Москву, предоставив, как обещал, и квартиру и слугу в полное мое распоряжение. Я выждал до середины дня, а после обеда приказал вызвать извозчика, загримировался и отправился в кадетский корпус в расчете застать генерала Кутузова. По пути поневоле я веселился, воображая, что в маскараде от мадам Шерамбо сразу Михаил Илларионович меня не узнает, — вот уж повод будет для изумления.

Эх, рано я радовался: был узнан, едва спрыгнул на землю из коляски, и не Кутузовым, а полицейскими.

— Вон он! Вон он! — услышал я возбужденный голос.

Поручик Сенцов галопом пустил свою лошадь. Глянул я вправо-влево — полицейские драгуны подступали со всех сторон. Сердце рванулось вон из груди. Я бросился в сад кадетского корпуса: отчаянное положение пробудило ярость, сдаваться я не собирался. Если не удастся скрыться — бить, бить и бить каждого, кто подступится ко мне, сражаться до смерти! В предстоящей бойне я жаждал мстить всему миру за несправедливость.

Временные постройки, вероятно сооруженные для проведения какого-то торжества, загромоздили сад. Я мчался через проход между деревянными стенами, и казалось мне, что бегу, как обложенный зверь по единственной свободной тропе, и знаю, что ведет она в загон, но бежать больше некуда.

Проход закончился, и я оказался на арене амфитеатра. Мелькнула мысль: как же это Господь Всемогущий оставил меня, бросил невиновного?! Я воздел очи горе — попенять ему!..И увидел огромный шар серо-голубого цвета. Золотой лев, украшавший полотнище, смотрел вдаль спокойным, величественным