— Умм? — Он повернулся, когда она тряхнула его за голое плечо, зарылся лицом в подушку, почесал голову, зевнул. Потом открыл глаза, увидел, что она стоит над ним. Спросил: — Который час?

— Без четверти шесть.

— О боже. — Он снова зевнул, сел в постели, вытащил из-под себя подушку и сунул ее под голову.

— Я тебе чаю налила, — сказала она. Он взял кружку, попытался глотнуть обжигающую жидкость. — С лимоном. Молока нет.

— Я понял.

Она оставила его, налила себе чаю и с кружкой в руках вышла на палубу. С каждой минутой становилось светлее, небо голубело. Как только встанет солнце, влага высохнет, испарится. И наступит еще один день, еще один жаркий ясный день. Типичный вест-индский день.

Через какое-то время он тоже появился на палубе — в старых грязных белых шортах, в серой спортивной рубашке, босоногий. Прошел на корму, стал возиться с фалинем шлюпки, почерневшим от соприкосновения с якорной цепью.

Габриэла допила чай и снова спустилась вниз. Почистила зубы, умылась в маленьком тазу, надела джинсы, парусиновые тапочки, футболку в сине-белую полоску. Ее красный нейлоновый рюкзак, который она собрала накануне вечером, стоял у койки. Рюкзак был открыт, и теперь она покидала в него то, что не уложила с вечера, — непромокаемый мешочек с мылом и губкой, щетку для волос, теплый свитер в дорогу. Вот и все ее вещи. За полгода, проведенные на яхте, гардероб ее не пополнился. Она затянула веревку на рюкзаке, завязала ее морским узлом.

С рюкзаком и сумкой через плечо она поднялась на палубу. Он уже был в шлюпке, ждал ее. Она передала ему рюкзак и, спустившись по трапу, ступила в утлое суденышко. Села на носовой банке, зажав рюкзак между коленями.

Он завел подвесной мотор. Мотор чихнул разок и затарахтел как мотоцикл. Они поплыли к берегу. Габриэла оглянулась на яхту. Красивый грациозный белый одномачтовый шлюп пятьдесят футов длиной; на его транце золотом сверкало название — «Тортола». Через плечо мужчины она смотрела, как яхта исчезает из виду.

У пристани он пришвартовался, бросил ее багаж на причал, выпрыгнул следом. Подал ей руку, помог выбраться из шлюпки. Некогда для этой цели существовали сходни, но их сдуло ветром во время урагана, а новые так и не построили. Они пошли по причалу, поднялись по лестнице на территорию отеля. Прошли через сад мимо бассейна, где не было ни души. За административным корпусом гостиницы под пальмами находился внешний двор, где стояли два такси с дремлющими в них водителями. Он разбудил одного. Тот потянулся, зевнул, сунул в багажник ее рюкзак и завел мотор, приготовившись ехать в аэропорт.

Он повернулся к Габриэле.

— Ну что, будем прощаться?

— Да. До свидания.

— Еще увидимся когда-нибудь?

— Не думаю.

— Мне было хорошо с тобой.

— Мне тоже. Спасибо тебе за это.

— И тебе спасибо.

Он обнял ее за плечи, поцеловал. Он не побрился, и щетина на его подбородке царапала ей щеку. Она посмотрела ему в лицо в последний раз, затем повернулась, села в такси и захлопнула дверцу. Старый автомобиль тронулся с места. Она не оглянулась, потому не знала, дождался ли он, когда увозящее ее такси скроется из виду.

С Сент-Томаса она полетела на Санта-Крус.[37] С Санта-Крус в Сан-Хуан.[38] Из Сан-Хуана в Майами. Из Майами в Нью-Йорк. В аэропорту имени Кеннеди ее багаж потеряли, и ей пришлось целый час ждать у пустой вращающейся «карусели», пока на транспортере наконец-то не появился ее рюкзак.

Она вышла из здания аэропорта в теплый влажный нью-йоркский сумрак и на остановке в пропахшей бензином туманной мгле стала ждать своего автобуса. Подъехал автобус. Народу в нем было много, и ей пришлось, зажав сумку между коленями, стоять всю дорогу, держась за петлю на поручнях. В терминале компании «Бритиш эйруэйз» она купила билет до Лондона, потом поднялась наверх и три часа просидела в зале ожидания, пока не объявили ее рейс.

Самолет был полный. Выходит, ей крупно повезло, что удалось купить билет, поняла Габриэла. Рядом с ней сидела пожилая дама с голубыми волосами, впервые летевшая в Британию. Она два года копила деньги на эту поездку, сообщила Габриэле ее соседка, купила групповой тур. Большинство пассажиров в самолете из ее туристической группы, и вместе с ними она посмотрит лондонский Тауэр и Вестминстерское аббатство, поездит по стране. Пару дней они проведут в Эдинбурге, побывают на фестивале, посетят Стратфорд-на-Эйвоне.

— Мне не терпится увидеть Стратфорд и домик Энн Хэтуэй.[39]

На взгляд Габриэлы, программа тура была потрясающе интересной, но она в ответ лишь улыбнулась и сказала сдержанно:

— Как мило.

— А ты, дорогая, куда едешь?

— Домой, — ответила Габриэла.

В самолете она не спала: ночь оказалась слишком короткой. Почти сразу после ужина им принесли горячие полотенца, чтобы освежить лицо, и апельсиновый сок. В Хитроу шел дождь. Приятный моросящий английский дождь, будто туманная дымка на лице. Вокруг безмятежное спокойствие, зелень, и даже в аэропорту пахло по-другому.

Перед отъездом с Сент-Томаса он дал ей немного английских денег — несколько купюр разного достоинства, которые достал из заднего отделения своего бумажника, — но этого было мало, чтобы заплатить за такси, поэтому она на метро добралась из Хитроу до станции «Кингз-Кросс», где сделала пересадку и доехала до станции «Эйнджл».

Дальше пошла пешком, неся свой рюкзак под мышкой. Идти было недалеко. Она смотрела по сторонам, замечая перемены на некогда знакомых улицах. Целый квартал старых домов снесли, и на их месте теперь возводилось какое-то новое огромное сооружение. От тротуара стройку отделял временный деревянный забор, расписанный граффити. «Нам все по барабану», «Давай работу, а не бомбы», читала Габриэла.

Ее путь пролегал по излинггонской Хай-стрит, через Кэмпденский пассаж, между ювелирными и антикварными лавками с закрытыми ставнями витринами, мимо магазина игрушек, где однажды она купила — за три шиллинга шесть пенсов, как указывалось на ценнике, наклеенном на пыльную коробку, — игрушечный фарфоровый чайный сервиз. Габриэла свернула на узкую мощеную улочку и оказалась на Эбигейл-креснт.

Эбигейл-креснт перемены не затронули. Фасады нескольких домов имели более свежий вид, на крыше одного из соседних домов появилось слуховое окно. И всё. Дом, в котором прошло ее детство, выглядел таким, каким она его помнила; это внушало уверенность и спокойствие, однако частная парковка, где обычно стояла машина отца, была пуста, — значит, его не было дома. Возможно, — хотя еще было только половина девятого утра, — отец уже уехал на работу.

Габриэла поднялась по ступенькам, позвонила в дверь. Она слышала, как в доме звенит звонок, но к двери никто не подошел. Через некоторое время она вытащила из-под свитера висевшую на шее длинную цепочку с ключом. Давным-давно, когда она еще училась в обычной лондонской школе, отец дал ей этот ключ… На случай крайней необходимости, объяснил он. Но она им так ни разу и не воспользовалась, потому что дома всегда кто-нибудь был, когда она возвращалась с занятий.

И вот теперь ключ пригодился. Она повернула его в замке. Дверь открылась, и Габриэла увидела старческую фигуру, медленно поднимающуюся по лестнице с полуподвального этажа.

— Кто это? — Голос был пронзительный, резкий и даже немного возбужденный.

— Не волнуйтесь, миссис Эбни, — отозвалась Габриэла, — это всего лишь я.