– Но я только-только обосновалась здесь, – перебила его Люна. – Банк мне нравится, и дела мои идут хорошо.
Не обращая внимания на ее слова, Ройоль продолжал:
– Я буду платить тебе восемьдесят пять тысяч долларов в год плюс премиальные, предоставлю новенький «БМВ» и равные права в управлении.
Люна задумалась.
– Великолепное предложение, папа, ценю твою доброту, но…
Она заколебалась, не зная, следует ли ей открывать все, что у нее на уме. И в конце концов решила сказать правду.
– Мне двадцать семь, отец. Не думаю, что я должна по-прежнему оставаться дома и, скажу тебе откровенно… – Она глубоко вздохнула. – …Не думаю, что мне удастся заменить маму, да я и не сумею так хорошо справляться со всем, как она.
Последовало долгое молчание. По тому, как плотно сжал Ройоль губы, Люна видела, что отец расстроен, но она должна была сказать то, что сказала. Он хотел вернуть ее под свое крыло по эгоистическим причинам, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти Кэрон. Жена была для него первым советчиком, доверенным лицом – она на все была готова ради него.
Люна не смогла бы играть эту роль, да и не хотела.
– Мне нужно прожить свою жизнь, отец, как сделал это ты. – И не в силах больше скрывать обуревавшее ее волнение, пояснила: – Мне предложили работу в лондонском отделении банка, и я ответила согласием. Меня повысили в должности и значительно увеличили жалованье. Я приступаю к работе в июне.
Ройоль переспросил, не веря своим ушам.
– Что ты сказала, Люна? – в голосе его слышалось изумление.
– Я еду работать в Лондон. Правда здорово?
На лице отца отразилось глубокое замешательство. Люне на миг даже показалось, что она заметила тень испуга.
– Когда тебе предложили это место?
– Только сегодня утром. Когда Клейтон Спенсер заговорил об этой работе, я была потрясена. Он дал мне сорок восемь часов на раздумья.
Люна не сказала отцу, что едет вместо заболевшего СПИДом молодого человека. – Мне же хватило и сорока восьми секунд, чтобы согласиться. Я всегда хотела повидать Лондон. Разве не замечательно, что меня так быстро заметили и повысили в должности – ведь я проработала у них только десять месяцев! Как только устроюсь на новом месте, папочка, жду тебя в гости – на сколько сможешь выбраться.
Ройоль мысленно вернулся в тот единственный день, который он провел в Лондоне, и страшно побледнел.
– Замечательные новости, Люна. Я действительно рад за тебя, – сделав над собой усилие, сказал он.
«Не очень-то радостный у тебя голос», – подумала Люна.
– Но ты уверена, дочка, что сейчас подходящее время для перемен? Ты сама говоришь, что осела в Нью-Йорке, у тебя появились друзья, тебе нравится твоя квартира. Не спешишь ли ты, Люна? В Лондоне ты никого не знаешь. Это чужой город в чужой стране, и тебе в нем может быть очень неуютно. Почему бы не подождать хотя бы год?
– Через год такая возможность может не представиться. Если я откажусь, то в будущем меня могут обойти при очередном повышении. Контракт – только на год, я могу сдать на это время квартиру. Мне кажется, что сейчас самое время внести некоторые перемены в мою жизнь. У меня нет семьи, я свободна. И просто в восторге от предложения! Жалованье мое составит семьдесят пять тысяч долларов в год плюс премиальные. Замечательно!
Она легонько подтолкнула отца локтем в бок, ее красивое лицо раскраснелось от волнения.
– Папочка, ну улыбнись. У тебя такое выражение лица, словно я еду в Камбоджу работать на красных кхмеров.
Отец молчал, и Люна решила, что его сдержанное отношение к переменам в жизни дочери связано с ее отказом работать у него в банке.
– Ты недоволен, что я не смогу теперь работать в твоем банке? У нас еще все впереди, папочка. Сначала мне хочется достичь чего-то самой. Мне не по душе семейственность или, как это называет Бред, непотизм. На Уолл-стрит полно разных сынков… и дочек, которым не под силу даже сложение и вычитание, а не то что руководство банком.
Люна взяла руку отца, прижала к груди и, слегка наклонив голову, спросила:
– Ты понимаешь меня?
– Конечно, Люна, и очень горжусь тобой.
Ройоль попытался выдавить из себя улыбку, но та получилась вымученной.
– Ты ведь меня знаешь, я всегда чересчур беспокоился о тебе. Когда в три года ты упала и порезала ногу, я совершенно потерял голову, требовал, чтобы тебя немедленно везли в больницу. Был убежден, что нужна срочная операция. Безумный отец, что и говорить, который обожает дочь и хочет для нее всего самого лучшего.
Люну захлестнула любовь к отцу.
– Дочь тоже обожает отца – да и себе вреда не желает. Верь мне, папа, – все будет хорошо.
Ройоль кивнул, как бы соглашаясь, но сомнения у него оставались. Его не столько разочаровал отказ дочери работать у него, сколько грызло беспокойство: не случится ли с ней чего в Лондоне, не встретит ли она случайно тех людей, которых ей ни при каких обстоятельствах нельзя встречать.
Ройоль успокаивал себя: Лондон – большой город, и шансов познакомиться с семьей Фрейзер-Уэст у Люны практически нет.
Поднимая бокал, он пытался, как мог, поднять себе настроение.
– За Люну Фергюссон, отправляющуюся на завоевание Лондона! Англичане еще не знают, что их ждет.
Но когда он произносил эти слова, ему вспомнилась любимая присказка его отца.
И это прибавило ему беспокойства.
5
– Жилье полностью меблировано, туда можно хоть сейчас въезжать, – сообщил Чарльз Хэммонд, глотая гласные.
Люну смешило, что англичане называют квартиру жильем, лифт – подъемником, а тротуар – пешеходной дорожкой. Примеры можно было приводить до бесконечности. Клейтон Спенсер прав: здесь не говорят по-американски.
Спутанные белокурые волосы постоянно падали на глаза молодому человеку, агенту по недвижимости, который все утро с любопытством поглядывал на Люну.
Агент нажал кнопку звонка. За дверью не было слышно ни звука.
– Владелец сказал, что будет ждать нас дома.
Голос молодого человека звучал теперь менее уверенно.
Они немного подождали, а потом агент снова позвонил – на этот раз более настойчиво.
– Вы давно в Лондоне, мисс Фергюссон? – спросил любезно молодой человек, чтобы скоротать время.
– Десять дней.
– Ну и как вы нас находите?
