— Я не преступница, как и мои сестры. В прошлом году боснийские свиньи убили наших родителей и четверо суток насиловали меня и сестер. Будь у меня возможность, я застрелила бы каждую боснийскую свинью. Раскроила бы им черепа. Убила бы их всех, если бы могла.

Ее сестры, должно быть, понимали большую часть того, что говорила старшая, поскольку тоже обратили на меня взгляды своих мертвых глаз. Шок от взрыва, жестокая пульсирующая боль в голове, гнев, вспыхнувший, как авиационный керосин, мертвые глаза сербок, миф о фуриях — все это сложилось воедино, заставив меня почувствовать, что происходящее предопределено.

В участке боснийцы пристегнули девушек к тяжелым деревянным стульям, привинченным к полу, и заперли. Местные телефонные линии не работали, как и здешние сотовые с их примитивными вышками. Мне, впрочем, предложили подождать, пока вызовут подкрепление из миротворцев, которые увезут меня и сербок.

Когда босниец, говоривший по-английски, вышел из комнаты, я перехватил автомат поудобнее, подвинулся к старшей из девушек и спросил:

— Ты в судьбу веришь?

— Отстань.

— А в предопределение?

— Почему ты спрашиваешь?

— Твоя судьба как пленной военной преступницы — смерть, — ответил я. — Если вас изобличат в убийстве нескольких десятков невооруженных парней — это геноцид. Даже если ты с сестрами мстила за групповое изнасилование, тебя все равно повесят — таково наказание за геноцид.

Она надменно подняла голову.

— Я не боюсь умереть. Мы убивали чудовищ. Это была справедливость. Мы вернули в мир утраченное равновесие.

Чудовища и фурии, подумал я, все больше оживляясь.

— Возможно, но ты умрешь, и на этом твоя история закончится… — Я помолчал. — А если у тебя иная судьба? Может, вся твоя жизнь была подготовкой к этой минуте, к этому месту, к этой ночи, когда ваши судьбы совпали с моей?

Она в замешательстве переспросила:

— Что значит — судьбы совпали?

— Я вытащу вас отсюда, — сказал я. — Дам вам новые документы, спрячу вас, позабочусь о тебе и твоих сестрах. Я дам вам шанс выжить.

— А взамен?

Посмотрев ей в глаза, я заглянул в душу.

— Ты будешь рисковать жизнью, чтобы спасти меня, как я сейчас рискну своей, чтобы спасти вас.

Девушка искоса посмотрела на меня, повернулась к сестрам и затараторила что-то на сербском. Несколько секунд они ожесточенно спорили шепотом.

Наконец та, которая говорила по-английски, спросила:

— Ты можешь спасти нас?

Звон в голове остался, но туман рассеялся, оставив меня в состоянии почти наэлектризованной ясности. Я кивнул.

Она уставилась на меня своими мертвыми глазами.

— Тогда спаси.

В комнату вернулся босниец, говоривший по-английски.

— Какую ложь тебе рассказали эти адские отродья? — спросил он.

— Они хотят пить, — ответил я. — Просили воды. Телефонной связи по-прежнему нет?

— Пока нет, — ответил он.

— Хорошо. — Сняв автомат с предохранителя, я навел его на людей, пленивших фурий, открыл огонь и уложил всех до единого.

Такси остановилось у сверкающего чистыми стеклами небоскреба в Сити, финансовом центре Великобритании. Питеру Найту казалось, что он еще слышит рыдания матери. Второй раз в жизни он видел ее плачущей — в первый она оплакивала нелепую гибель мужа, отца Питера.

Услышав о смерти жениха, Аманда упала на руки сына. Найт слишком хорошо понимал ее сокрушительное, безмерное отчаяние. Душе Аманды нанесли смертельную рану. Найт никому не пожелал бы испытать это, особенно родной матери. Обнимая ее в самые тяжелые минуты лишающего сил, отнимающего всякую надежду горя, он заново переживал собственную потерю, бередя незажившую рану.

В конце концов в библиотеку вошел Гэри Босс и сам чуть не заплакал при виде убитой горем Аманды. Через несколько минут Найт получил эсэмэс от Джека Моргана. Тот приказал ему срочно приехать в «Прайвит» — «Сан» обратилась в агентство с просьбой изучить письмо от неизвестного, назвавшегося убийцей сэра Маршалла. Гэри Босс обещал позаботиться об Аманде.

— Я останусь, — сказал Найт, не представляя, как оставить мать в такую минуту. — Джек поймет, я позвоню ему.

— Нет! — отрезала Аманда. — Я хочу, чтобы ты вернулся к работе, Питер. Я хочу, чтобы ты занимался тем, что у тебя лучше всего получается. Я хочу, чтобы ты нашел больного ублюдка, который сделал это с Дентоном. Я хочу, чтобы его заковали в кандалы. Я хочу, чтобы его сожгли живьем!

Поднимаясь на лифте на верхний этаж небоскреба, Найт повторял про себя эти слова. Желание найти и покарать убийцу Маршалла полностью овладело им, даже сверлящая боль в боку отошла на второй план. Так бывало, когда Найт интуитивно чувствовал — впереди крупное дело. Но сейчас трагедия коснулась его матери, и расследование стало делом чести. Что бы ни случилось, сколько бы времени ни понадобилось, Найт поклялся найти убийцу Дентона Маршалла.

Двери лифта открылись в сверхсовременную приемную «Прайвит», оснащенную по последнему слову науки и техники в области разведки, судебной медицины и криптографии. Хотя лондонское отделение испытывало острую нехватку людей, на ресепшен толпились вызванные из других стран агенты «Прайвит Интернэшнл», заехавшие, чтобы взять пропуски на Олимпиаду и получить задания.

Найт обошел толпу, мало кого узнав, миновал модель троянского коня и бюст сэра Фрэнсиса Бэкона и оказался у стены из тонированного пуленепробиваемого стекла. Заглянув в сканер сетчатки, он приложил правый указательный палец к биометрическому считывателю отпечатков. Часть стены с тихим шипением отъехала, открыв нечесаного, веснушчатого, морковно-рыжего человека со всклокоченной бородой, в широких джинсах со множеством карманов, футбольном свитере «Вест Хэм юнайтед» и черных тапочках.

— Привет, Хулиган, — через силу улыбнулся Найт.

— Что за фигня, Питер? — удивился Джереми Кроуфорд по прозвищу Хулиган, оглядывая Найта. — Орангутанга трахнул, что ли?

После трагической гибели Венди Ли на тридцатилетнего Хулигана свалилась должность начотдела по науке, технологии и судебной медицине. Едко-саркастический, яростно-независимый и ничуть не смущавшийся сквернослов, Кроуфорд был еще и необычайно умным.

Хулиган родился и вырос в Хэкни-Пик, одном из неблагополучных районов Лондона, у супругов,