— Джеймс Деринг так сказал?

— Да, — ответил Найт.

И тут Аманда взорвалась:

— Наглый лжец!

— Что?

— Дентон действительно дал Дерингу часть денег на запуск телепроекта, — сказала Аманда, — но категорически возражал против выставки. У них даже ссора произошла по этому поводу. Дентон говорил мне, что экспозиция нарочито подчеркивает превосходство древних Олимпиад над современными.

— Верно, — подтвердил Найт. — Мне тоже так показалось.

— Дентон отказался дать Дерингу еще хотя бы пенни, и они расстались… нехорошо.

«Деринг говорил мне совсем другое», — подумал Найт и спросил:

— Когда это было?

— Два, может, три месяца назад, сразу после нашего возвращения с Крита… — У Аманды задрожал голос. — Мы не знали, но поездка на Крит стала нашим медовым месяцем, Питер. Я всегда так считала. — И она разрыдалась.

— Мама, с тобой кто-нибудь есть?

— Нет, — ответила она. — Питер, ты можешь приехать?

Найт готов был провалиться сквозь землю.

— Аманда, я очень хочу приехать, но от нас только что ушла очередная нянька.

— Что, опять? — не поверила мать.

— Собралась и ушла полчаса назад. Мне предстоит работать с утра до ночи всю Олимпиаду, я не знаю, что делать. Обращался уже во все агентства города и боюсь, они больше никого не пришлют.

Аманда надолго замолчала.

— Мама?

— Я слушаю, — сказала Аманда почти спокойно — впервые после смерти Дентона Маршалла. — Давай-ка я этим займусь.

— Нет, ты не в том состоянии…

— Я рада отвлечься. Мне надо чем-то заняться, помимо работы и переживаний, Питер, или я сойду с ума, запью или наглотаюсь снотворного, а мне претит любой из этих вариантов.

В это время в Британском музее, в холле на втором этаже, откуда арка вела к экспозиции, посвященной Олимпиадам древности, доктор Джеймс Деринг готов был пуститься в пляс, не веря своей удаче. Торжествующий, сияющий, он вышел к гостям — лондонской элите, сильным мира сего, удостоившим своим посещением открытие выставки.

Вечер складывался поразительно хорошо. Да что там, блестяще!

В самом деле, на куратора музея так и сыпались похвалы. Критики назвали выставку дерзкой и убедительной, новым прочтением древних Олимпиад и злободневным комментарием к состоянию современных Игр.

Более того, самые восторженные из богатых посетителей заявили, что хотят спонсировать телешоу Деринга и купить рекламное время в «Секретах прошлого».

Что понимал этот покойный дурак Маршалл, язвительно подумал Деринг. Ничего абсолютно.

Чувствуя себя оправданным, наслаждаясь сознанием хорошо проделанной работы, которая оказалась успешнее, чем он ожидал, Деринг пошел к бару и заказал еще водку-мартини, чтобы отпраздновать выставку — и остальное.

Ему было что отпраздновать, помимо выставки.

За коктейлем, обмениваясь сочувственными фразами об ужасной смерти сэра Маршалла с одним из крупных меценатов, покровительствовавших музею, Деринг нетерпеливо вглядывался в толпу многочисленных гостей церемонии.

Ну где же она?

Вскоре телеведущий заметил пикантную кошечку с медными волосами, не касавшимися обнаженных бледных плеч. Великолепное серое коктейльное платье подчеркивало яркость неистовых зеленых глаз. У Деринга была слабость к рыжим и зеленоглазым.

Она чем-то напоминала его сестру — манерой наклонять голову набок, когда ей что-то нравилось, вот как сейчас, когда она держит бокал шампанского с длинной ножкой и флиртует с мужчиной намного старше себя. Мужчина показался Дерингу смутно знакомым. Кто он?

Ничего, подумал Деринг, снова взглянув на Петру. Она кокетливая, дерзкая, сумасбродная. Его тело сводила сладкая судорога. Посмотрите, как умело она обращается с этим типом, как явно отрепетированные движения удаются ей без усилий, кажутся спонтанными. Кокетливыми. Дерзкими. Сумасбродными.

Словно подслушав его мысли, Петра отвернулась от собеседника, нашла Деринга в толпе и состроила мину, выражавшую такой голод и обещание, что он затрепетал в ожидании новых наслаждений. Помучив его еще мгновение, Петра похлопала ресницами и начала флиртовать с другим. Вскоре она положила руку ему на грудь, засмеялась и, извинившись, удалилась.

Петра подошла к Дерингу, ни разу не взглянув в его сторону. Она взяла еще коктейль и направилась к столу с десертами. Деринг встал сзади, изображая интерес к крем-брюле.

— Он пьян, домой поедет на такси, — промурлыкала Петра с мягким восточным акцентом, орудуя щипцами в уложенных горкой киви. — Пожалуй, нам тоже пора, не так ли, милый?

Деринг взглянул на нее. Сумасбродка с зелеными глазами! Краснея от возбуждения, он прошептал:

— Ну конечно, прощаемся и поедем.

— Не вместе, глупый гусак, — предупредила Петра, положив два ломтика фруктов себе на тарелку. — Мы же не хотим привлечь к себе внимание?

— Нет-нет, конечно, — прошептал Деринг, которому казалось, будто он тайком совершает нечто восхитительно-запретное. — Я подожду тебя у Блумсбери-сквер.

С начала десятого, сразу после появления статьи Карен Поуп на сайте «Сан», лондонские радиостанции начали муссировать новость, всячески подчеркивая точку зрения Кроноса и транслируя злополучную мелодию.

К десяти, вскоре после того как Найт почитал близнецам книгу, сменил Люку подгузник и уложил сына и дочку спать, по Би-би-си пошли сообщения об обвинениях сэра Маршалла, сомнительных результатах тендера на проведение Олимпийских игр и о предсмертном признании Гилдера в том, что аферу организовал он один.

Детскую присыпку Найт собрал пылесосом и тряпкой только к одиннадцати, после чего налил себе пива с виски, принял обезболивающее и лег в постель. Тут позвонил Джек, расстроенный смертью Масколо, и потребовал, чтобы Найт подробно описал перестрелку на Олдвич.

— Джо Масколо вел себя бесстрашно, — сказал Найт. — Сразу кинулся за стрелявшим.

— Такой характер, — печально заметил Джек. — В Бруклине он был одним из лучших, прежде чем я переманил его в наше нью-йоркское отделение. Он приехал в Лондон всего два дня назад.

— Жизнь жестока, — отозвался Найт.

— Сейчас еще жестче будет, — проговорил Джек на прощание. — Мне еще предстоит звонить его жене.

Найт спохватился, что не предупредил владельца «Прайвит» о сбежавшей няньке, но вскоре решил