Но обмануть Фрасиника не удалось, тот расхохотался ей прямо в лицо:

— Только не говори, что у Лаэрта много людей и они сейчас держат луки наготове. Я знаю, как мало воинов оставил Одиссей дома. И о «Пенелопе», которая гниет в дальней бухте, тоже знаю. Не подумал Одиссей о своей семье и своей Итаке, совсем не подумал.

Пенелопа постаралась, чтобы на ее лице не отразился испытываемый ужас, стояла, как стояла. Фрасиник снова усмехнулся и добавил, понизив голос:

— Сейчас мы загружены сверх меры, много награбили и без Итаки. Но мы вернемся. Постарайся зажечь приветственный костер на берегу, когда увидишь мои корабли, и принять нас, как дорогих гостей. Ты красивая женщина, может, тогда я и оставлю тебе жизнь. Если будешь ласковой со мной…

Царицу передернуло от вони, исходившей от бандита, к счастью, он этого не заметил, потому что с хохотом бросился обратно к кораблю. Она выдержала все, так и стояла, не шелохнувшись, пока Фрасиника втаскивали на судно и корабль разворачивался, выходя из бухты.

Он прав, во всем прав. Слишком мало защитников оставил своей семье Одиссей, а «Пенелопа», лежа на берегу, скоро превратится, если уже не превратилась, в груду дров. Останется только маленький «Ксанф», названный так в честь своего рыжего хозяина. Но на «Ксанфе» не только с пиратами не повоюешь, но и по Великой Зелени не поплывешь, первая же волна отправит к Посейдону на дно. Такие суденышки лишь для плаванья возле берега или пересечения небольших проливов.

Кого они ограбили, что суда нагружены сверх меры? А главное — когда приплывут снова?

Лишь когда все шесть кораблей скрылись за мысом, Пенелопа позволила себе расслабиться, но сведенные мышцы лица не отпускало. Она вернулась во дворец с каменным выражением, перепугав обитателей.

— Что?!

Царица обвела взглядом женщин и старого раба, который следил за порядком во дворе, и вдруг поняла, что никто ничего не сделал. И Телемах, и Антиклея, и все остальные просто сидели и ждали, когда она вернется с берега.

— Евринома, я велела тебе брать Телемаха и убегать на Аретусу!

— Но я…

— Это зачем? Если каждой чайки пугаться… — Голос Антиклеи насмешлив. Понятно, что старая царица не отпустила Евриному с царевичем.

Тут Пенелопу прорвало, она принялась кричать, забыв, что перед ней свекровь и просто старая женщина.

— Это не чайка! Это пираты, защиты от которых у нас нет! Одиссей не оставил, а Лаэрт ни находить воинов, ни обучать не желает!

Антиклея попыталась изобразить презрение, она свысока поглядела на невестку, развернулась и отправилась в дом, бросив через плечо:

— Если бы это были пираты, то ты кричала бы сейчас не здесь, а под их плетью.

— Они просто успели награбить достаточно, на сегодня достаточно. Но обещали вернуться.

Старая царица остановилась.

— Нужно было сказать, что это Итака, владения Одиссея Лаэртида.

Пенелопе очень хотелось крикнуть, что нужно было самой выйти на берег и вести разговоры с Фрасиником, но она вдруг почувствовала страшное опустошение, на плечи навалилась усталость, словно несколько дней сидела за ткацким станом, не разгибаясь, или тяжело работала в поле. Все бесполезно, бесполезно… Они верят в имя Одиссея, не желая понимать, что царь Итаки далеко, а пираты близко, и то, что он раньше сам промышлял грабежом (наверняка и сейчас занимался этим же, только на востоке), вовсе не гарантировало, что на его собственные земли не нападут.

Случилось то, чего так боялась Пенелопа, когда Одиссей только уходил с Агамемноном к Трое, о чем столько твердила Лаэрту и Антиклее, — и на их остров наведались сотоварищи Одиссея, те, что не спешили присоединиться к ахейцам в Троаде.

Пенелопа взяла за руку Телемаха и повела за собой в гинекей.

— Что нам делать, сын, как спастись, если остальные спасаться не желают?

У царицы просто не осталось выбора. Она не хотела сидеть и ждать, пока приплывет очередной Фрасиник и убьет ее сына, а ее саму бросит связанной и изнасилованной в трюм своего корабля.

Те немногие рабы, что прибыли на Итаку вместе с ней из Спарты, конечно, верны, но их всего четверо, причем Актор стар, остальные слабые девушки и женщины. Это не защита, им не справиться в случае нападения. Конечно, нужно уходить в глубь острова и обживаться там, а еще иметь на берегу и на утесах систему оповещения, чтобы заметить пиратские корабли не в последнюю минуту, когда и бежать поздно, а заранее.

Но пока Лаэрт сидит в своем саду, Итаку постепенно забирает в свои руки Евпейт. Он самый состоятельный, богаче всех остальных итакийцев, у Евпейта сын, который пока еще юн, но скоро подрастет. Неужели этого не видит Лаэрт? Пока повзрослеет Телемах и вернется Одиссей, Евпейт успеет захватить Итаку для своего Антиноя. Временами Пенелопе казалось, что Лаэрт побаивается Евпейта, сознавая, что ничего серьезного противопоставить ему не может. Это сейчас, а что будет дальше? Если Евпейту не дать отпор сразу, то их с Телемахом ждет незавидная участь рабов, а то и смерть. Одиссей далеко, Лаэрт ни во что не вмешивается, Антиклея живет словно во сне… Надо что-то предпринимать самой.

Она позвала старого раба, привезенного еще из Спарты.

— Актор, мне нужно поговорить с тобой.

— Внимательно слушаю, госпожа.

Пенелопа убедилась, что их никто не слышит, даже дочь Актора Евринома. Девушка, конечно, не болтлива, но лучше, если и она не будет ничего знать.

— Одиссей далеко, а пираты близко. Нет никакой надежды, что это последний их набег. Нам нужна помощь, которую на Итаке мы получить не сможем. Я помню, что ты не мореход, но…

Старый раб все понял без объяснений, поклонился:

— Госпожа хочет, чтобы я отправился в Спарту к царю Икарию?

— Да не царь он, но помочь может. Но только к нему и тайно. Я не стану ничего писать, чтобы тебе было легче пробраться скрытно. В доме отца тебе будут рады, только постарайся никому не рассказывать о наших бедах, одному Икарию, не больше.

— Я все исполню. Что передать царю Икарию?

— Скажешь, что нам нужна защита от набегов. Я найду чем оплатить, но не могу нанять охрану здесь, боюсь, что от той охраны будет больше бед, чем помощи. А лучше… скажи Икарию, что если он примет дочь с внуком, то мы переберемся в его дом до возвращения Одиссея! Пусть пришлет за нами людей.

Сказала, словно прыгнула в холодную воду. Да, так лучше! Отчий дом примет, отец не даст дочь в обиду. А Евпейт?.. С ним разберется Одиссей, когда вернется. В Итаке есть царь Лаэрт, пока сын в Троаде, править должен Лаэрт, а не она от имени маленького Телемаха, и без того итакийцы ворчат…

Почему молчит Лаэрт, так боится Евпейта или не любит ее? Для Лаэрта его маленький домик и садик, что вдали от города, дороже всего царства. Антиклея заступаться не будет, свекровь точно не любит невестку. Старая царица уже не раз советовала на время, пока Одиссей воюет, Пенелопе с Телемахом отправиться в Спарту к отцу, мол, вернутся мужчины с войны, вернется и молодая царица.

Может, Одиссей решит остаться в Спарте, как этого хотел Икарий? Было бы прекрасно!

Что делать на этом маленьком островке, где ни пастбищ, ни полей, только горы и лес? Конечно, в Спарте нет моря, но неужели Одиссею за столько лет не надоела эта Великая Зелень? Пенелопа даже придумывала, как покажет мужу потайные уголки Спарты, вернее, ее окрестностей, похвастает, как далеко и точно метала дротик, как пускала стрелы… Нужно снова заняться этим в ожидании Одиссея, чтобы тот поразился неженским умениям своей супруги. Это на Итаке она не могла заниматься привычными тренировками, здесь не принято!

Что было бы с ними, не будь у нее настоящей выдержки? Антиклея, конечно, после визита пиратов молчит, но мягче по отношению к невестке не стала. Вспомнив о свекрови, Пенелопа мысленно обозвала ту глупой курицей и запретила себе о ней думать. Скоро, совсем скоро она уплывет прочь с этого паршивого острова, теперь Пенелопа не сомневалась в необходимости покинуть негостеприимную к ней Итаку.