только мне.

Лариса чуть наклонила голову и оглядела Бабаева оценивающим взглядом.

— А вы интересный человек, — сказала она.

— Правда? — Он усмехнулся. — Неужели и вы это разглядели? А я все ждал — когда же.

Лариса протянула руку и пригладила его растрепавшийся чуб:

— Вот так совсем хорошо.

— Не видно моего дырявого корыта? — прищурился Бабаев.

— Это вы про свой лоб? Вовсе он не корыто. Он больше похож на… — Лариса немного подумала и выдала: — На щит! Да, на щит воина, измятый и искореженный в боях! Щит Ахиллеса!

Бабаев удивленно на нее посмотрел:

— Так мой лоб еще никто не называл. Забавное сравнение, надо будет запомнить. Мой лоб — щит, — задумчиво повторил он, явно наслаждаясь сравнением. — А чей, вы сказали, щит?

— Ахиллеса. Был такой греческий воин. Самый отважный и яростный. Он воевал с троянцами.

— И как, победил?

— Угу. Сжег Трою дотла.

— Что же, у троянцев не нашлось такого же отважного воина?

— Нашелся один. Царский сынок, Гектор. Ахиллес убил его в поединке. Проткнул копьем насквозь!

— Вот это по-нашему, — улыбнулся Бабаев. — Сам-то хоть жив остался?

— Нет. Хотя и был неуязвим. Когда он родился, мать взяла его за ногу и опустила в Стикс, чтобы закалить его тело. Все тело стало крепким, как броня, кроме пятки, за которую мать держала его, когда погружала в Стикс.

— И что было потом? — с любопытством спросил Бабаев.

— А потом его ранили в эту пятку. И пока он отходил от шока, его добили.

— Н-да… Невеселая история. Надеюсь, до моей пятки врагам не добраться. Да и нет ее у меня. В том смысле, что нет уязвимого места.

— Почему? — не поняла Лариса.

— Потому что я никогда ни о чем не жалею и ничего не боюсь, — просто ответил Бабаев.

Евгений встал со скамейки и протянул ей руку:

— Уже поздно. Нам нужно идти.

Секунду поколебавшись, Лариса взяла его за руку. С тех пор они не расставались.

Как ни странно, но, остановив свой выбор на Евгении Бабаеве, Лариса не перестала общаться (и даже дружить) с Михаилом Храбровицким. Увидев их в первый раз вместе, Храбровицкий прищурился и окинул Бабаева изучающим взглядом, затем перевел взгляд на Ларису, улыбнулся и кивнул в знак одобрения. А когда они оказались рядом, шепнул ей на ухо:

— Держись за этого парня. Он тебя не подведет.

Целиком и полностью доверяя его проницательности, Лариса лишний раз убедилась в том, что сделала правильный выбор.

Евгений, со своей стороны, тоже отозвался о Храбровицком в самом положительном смысле.

— Похоже, у этого парня есть цель и он знает, как ее добиться, — сказал о нем Бабаев. И после этого твердо добавил: — Мне нравятся такие люди.

С Павлом Петровичем Бабаев по-прежнему был в приятельских отношениях, а с его сыном и братом Ларисы — Геннадием — подружился. Теперь они частенько проводили вместе время, и даже устраивали «семейные ужины», как насмешливо называл их Геннадий. Несмотря на иронию брата, Лариса догадывалась, что самому Геннадию эти «ужины» нравятся. Он сидел за столом с сияющим лицом и, по мнению Ларисы, выглядел, как блудный сын, который много лет назад ушел из дома, а теперь вернулся под родной кров и с удивлением осознал, что, оказывается, все это время у него была семья! Однажды он сказал Ларисе:

— У меня такое ощущение, что я знаком с Женькой десять лет. Мне даже кажется, что я его где-то видел прежде. Конечно, это всего лишь мои фантазии.

Лариса знала, что в устах брата подобное признание дорогого стоит.

Они не перестали общаться даже после того, как Лариса и Евгений решили жить вместе и сняли для этого квартиру на Дубнинской улице. По выходным Геннадий Кизиков навещал сестру и своего нового друга. Вскоре он стал приходить не один, а со своими бывшими армейскими приятелями. Будучи боевым офицером,

Евгений Бабаев быстро нашел с ними общий язык. Они пили пиво, вспоминали армейское житье- бытье, играли в преферанс и в покер (Лариса обожала расписывать с мужчинами «пульку», а на покер они переходили, когда она уходила спать).

Со временем у них в квартире образовалось что-то вроде филиала «Ассоциации инвалидов и ветеранов афганской и чеченской кампаний». И Ларису это полностью устраивало.