— Сергей Матвеевич! Сергей Матвеевич, не отключайтесь, вы нам нужны! Чтобы спасти сестру, вы должны действовать очень быстро!
— Это что же такое! — прорвался наконец возмущением подавляемый страх. — Следаки паршивые, до чего дошли, заложников забирают! Это что же за страна, где полицейские действуют, как бандиты?
«А кто, по-вашему, довел до такого состояния и полицейских, и страну?» — собиралась язвительно спросить Галя, но решила не перегибать палку и молча переждала взрыв бандитского негодования. Такие люди очень не любят, чтобы с ними поступали так, как они поступают с другими. Очень.
— Сергей Матвеевич, хватит валять дурака.
— Я ни в чем не сознаюсь!
— А ваша сестра, Семен Матвеевич?
— Отдайте сестру, тогда скажу. Все скажу!
— Хорошо, тогда обмен?
— Обмен!
Дальше нельзя было действовать без участия «Глории». Чтобы уточнить условия, Галя вышла из комнаты, препоручив Логинова надзору двух милиционеров. Однако он не пытался бы убежать: это было не в его интересах. Неизвестно, какие мысли варились в его голове, однако, пока Галина Романова отсутствовала, Логинов перебирал и пересматривал фотографии Сапина и Михайлова. Путал их, ошибался, снова смотрел. Будто эти двое должны были ему подсказать: где именно он допустил ошибку?
Если для Гарика и Семена Валерьяновича Воронина освобождение было моментом, исполненным звенящего ослепительного счастья, о Зое Барсуковой того же самого сказать было нельзя. По сравнению с ними — грязными, похудевшими, изнуренными, но сияющими — она, в своих фирменных и очень недешевых одежках, судя по унылому лицу, представлялась узницей концлагеря. Может быть, комфортабельного, но в других отношениях крайне сурового. А может быть, ее удручал перевод в другой концлагерь, который окажется хуже прежнего. Во всяком случае, выйдя из машины все в том же лесочке, подходящем для бандитских стрелок, Зоя не поспешила броситься на шею любимому брату, а двигалась медленно, еле переставляя ноги.
С ней из машины вышли Коля Щербак и Макс. Макс поддерживал Зою под руку — не как галантный кавалер, скорее как внимательный санитар. Вялой полуулыбкой, обращенной к бывшему возлюбленному, Зоя выразила благодарность за поддержку. Макс качнул бородой в знак того, что благодарность принял. В сущности, он ничем не был обязан ей. И уж тем более ни в чем перед ней не виноват.
На мышином, еще сильней, чем обычно, побелевшем лице Сергея Логинова читалась подавленность пополам с тревогой.
— Зоя! — издали крикнул он. — Сестренка! Ну ты как?
Макс мельком отметил, что, независимо от того, что там себе вообразила Зоя, убивать сестру Логинов не собирался. Видел в ней жертву, и только жертву. Опозоренную, избитую, запуганную. Неудивительно, после такой красочной пленки! В ближайшем времени Зое предстоит выяснить кое-что весьма интересное: неожиданно для себя она блеснула в главной роли одного примечательного фильма…
— Сестренка! — Слова душили Логинова. — Да я за тебя… Да мы им горла рвать будем! Я этому беспределыцику собственноручно горло перегрызу!
«А все-таки что-то хорошее в этом человеке задержалось, — подумал Макс. — Например, привязанность к сестре…» И тут же себя оборвал: разве это — по-настоящему, по-челавечески хорошее? Близких по крови иногда любят и звери: такого рода тесные связи соединяют волчью стаю. Заботиться о кровных родственниках нужно, но этого мало. Человека отличает способность чувствовать боль других, совершенно посторонних людей и не делать их боль, кровь, смерть фундаментом своего благополучия. По крайней мере, должна отличать…
— Никому ты горло не перервешь, Зубр, — хмуро бросил милиционер из сочинского угро. — Теперь тебе зубы подпилят, будь спокоен. Или не зубы, а какой там у зубров главный орган нападения? Копыта? Рога?
— Вот-вот, — белозубо ухмыляясь, подхватил его напарник, — рога и копыта. Остались от козлика рожки до ножки…
Логинов, осторожно обнимая за плечи сестру, послал в сторону тех, кто рискнул осмеивать его падшее зубровое величие, взгляд, острый, как нож, который входит под ребра, точно в масло. Особого впечатления это не произвело. Дни охотничьего домика в Сочи навсегда миновали.
Зоя напрасно боялась, что в разговоре с глазу на глаз Сергей быстро вычислит, что пытки, которые она претерпевала от подручных великого и ужасного Крота, никакими пытками не были и совершались с ее полного согласия. Дав удостовериться, что Зоя жива, здорова и относительно цела (хотя, возможно, вид ее ягодиц ранил бы сердца особенно чувствительных судмедэкспертов), Логинова повлекли на допрос. Выдачи заложников было недостаточно, чтобы отпустить этого теневого босса сочинской мафии с миром: накопленного против него материала, включая показания Вендицкой и Садовник, включая данные прослушивания телефонных переговоров с Сапиным, включая… еще прорву всякой всячины, хватало, чтобы похоронить Зубра под этой надгробной плитой или, по крайней мере, присоединить его к его хостинским подельникам. Но прежде чем сажать человека в СИЗО, гуманность требует дать ему высказаться, и Галя Романова с азартом щенка, треплющего острыми мелкими зубками дырявую тапку, вцепилась в Сергея Логинова, рассчитывая по горячим следам добиться от него чистосердечного признания.
В состав целей Логинова чистосердечное признание не входило. Он уже сообразил, что его обложили со всех сторон, что похищение сестры для обмена на заложников было дополнительным штрихом мастера. Но помогать другим топить себя он не собирался. В официальном строгом кабинете, где в воздухе витал неуловимый запах мест исполнения наказаний, Сергей Логинов замкнулся в себе, вырабатывая новую стратегию, а потом перешел в атаку. «Лучший способ защиты — нападение» — это он где-то слышал. Вряд ли читал: Логинов в жизни не читал ничего, кроме учебников и газеты «Спорт». Но как бы то ни было, рекомендация всплыла в его голове и послужила руководством к действию.
— Да, я захватывал Ворониных! — закричал он на Галю, которая терпеливо пережидала прилив его гнева. — Мэр меня обидел, вот я и отомстил. Мне деньги не нужны были, я вернул бы ему деньги, а он со мной вот как! Вы со мной — вот как! Родных в обмен на родных! Кому ж тогда верить, а? Зачем тогда жить?
Не шибко-то умная стратегия, но на выработку другой времени не было. Логинов вообще чувствовал себя так, словно у него отшибло половину умственных способностей, а оставшаяся половина никак не хотела приходить своему владельцу на помощь.
В это время зазвонил телефон. Галя схватила трубку и молча, без единого звука, выслушала сообщение. Потрясла головой, словно в ухо ей набралась вода.
Гале только что сообщили неожиданную весть: Сапин вторично средь бела дня ускользнул из-под надзора. Как это ему удалось, никто так и не понял, а менее всех понял молоденький оперативник Нечитайло, которому поручено было наблюдать за домом тренера Михайлова, а особенно не выпускать из- под контроля занимавшего дом Антона Сапина по кличке Законник. Нечитайло видел, как из калитки Михайловского дома вывели и усадили в машину шатающихся, точно узники концлагеря, старика и подростка; с ними был Сапин. Сочинский опер подумал еще, что не иначе как старик и мальчик — родственники мэра Воронина, которых весь город ищет, но распоряжения вмешиваться ему никто не давал, и он не вмешался, только связался с начальством и сообщил. Начальство само было в курсе и, значит, обязано было за всем проследить, а следовательно, Нечитайло никому не был обязан ловить киллера, и с него взятки гладки.
Те, кто подводил впоследствии итоги и разбирал ошибки, рассчитали, что Сапина, скорее всего, высадили по дороге. Виновато опять было сочинское утро. Но что теперь разбирать, кто прав, кто виноват? Главная беда заключалась в том, что Грязнов и Турецкий, уверенные в том, что Сапин непременно будет
