— Я растеряюсь!
— Не переживай, мы их с тобой отрепетируем.
— Я не понимаю, что на мне, свет клином сошелся? Пусть пойдет Агеев, он шустрый.
— Пойми ты, гроза Интернета: у тебя уже получилось войти в круг барсуковских знакомых. Со стороны Агеева это будет неестественно. Так что не комплексуй: ты должен справиться.
— Должен?
— Обязан! Сгруппируйся — и вперед. Во имя выполнения задания будь готов пойти на что угодно.
— Например, на что?
— Например, постарайся стать любовником Зои. Разговоры в постели, то-се, в общем, какая женщина после этого не разговорится?
— Ты что! — содрогнулся Макс. — Я — и Зоя? С какой стати я должен становиться ее любовником?
— С такой стати, что она блондинка. Помнишь наш разговор перед вылетом в Сочи?.. Вот то-то же! А что ты имеешь против мадам Барсуковой?
Макс много чего имел против Зои — по крайней мере, то, что он успел услышать о ней на Хостинском рынке, которым она заправляла железной рукой. Конечно, это одни разговоры, доказательств не было ни малейших… Но если бы доказательства были, не пришлось бы ему, поддаваясь на уговоры Дениса, жертвовать собой.
— Она старше меня.
— Так тебе ж с ней не детей плодить.
— Она злая… Она вообще не в моем вкусе!
— О вкусах будешь в ресторанах спорить, — брови Дениса сдвинулись, — когда вернешься домой. А сейчас перед нами, между прочим, поставлена задача: разыскать заложников, которых вот-вот изрубят на мелкие кусочки. Если, чтобы предотвратить смерть Ворониных, потребуется оттрахать не только Зою, но и Геннадия, и его альбом с марками…
— Кляссер, — не удержался, чтоб не поправить, Макс. — Альбом с марками называется кляссер.
— И кляссер, и Геннадия, и всех членов барсуковско-логиновской семьи — одним словом, сделай это и не чирикай. Тебе деньги платят не за просто так.
Макс насупился: по его убеждению, напоминание о деньгах было здесь неуместно. Его брали в «Глорию» как компьютерщика: в заключенном договоре речь шла об использовании мозгов, а на его член «Глория» контракт не заключала. Но Денис, не обращая внимания на его насупленный вид, переключился на другие вопросы, полагая, что если Макс ничего не возразил, значит, дело в шляпе: молчание — знак согласия.
И, несмотря на некоторую грубость, он был прав. Потому что Макс действительно решил согласиться.
— Все бесполезно, — сказал Валерий Семенович.
И то, что эта реплика исходила от ее супруга, который еще час назад безукоризненно держался у себя в мэрии, а вот сейчас, придя домой, вместе с пиджаком сбросил с себя и свою сверхчеловеческую выносливость; и весь его вид — постаревший, с нижней губой, выпятившейся так, словно он собирается заплакать, — все это ввергло Алену Борисовну в такую растерянность, что она даже не сразу смогла возразить и только слушала жестокие слова:
— Все бесполезно. Я не верю, что когда-нибудь увижу Гарика и папу. Да, они дали мне поговорить с ними, но живыми они их не выпустят. Похитители никогда так не поступают. Их основное условие — деньги вперед. Они получат деньги, а потом убьют заложников.
— Пока не убивают, по крайней мере, — замороженно произнесла Алена. Теперь они с мужем поменялись ролями: он терзался от горя, она выступала как спасительная жилетка. — Ты же разговаривал с ними, ты слышал их голоса…
— Голос Гарика. Он сказал «мы с дедушкой», или просто «мы», не помню, из чего я заключил, что папа все еще жив. Но я боюсь, все могло измениться. Ты же помнишь, у него больное сердце…
— Валерочка, тише, пожалуйста. Лариса Васильевна услышит, а она у нас тоже не слишком здоровый человек.
— Какой смысл говорить тише? Алена, все равно все мы должны подготовиться, привыкнуть к этой мысли. Мы уже лишились и папы, и Гарика. Скорее всего, нам даже не придется их похоронить…
— Замолчи! — прикрикнула на него Алена Борисовна. Без косметики, кое-как причесанная, с красными от бессонниц и слез глазами, она сейчас из беспомощной женщины превратилась в воительницу. Она и была воительницей: она защищала остатки своей семьи. Если придется потерять еще и мужа, который вязнет в своем горе, точно муха в варенье, это будет конец всего. Нет, она не допустит! Пусть Валерий лучше сердится, а не горюет. — Замолчи, Валерий! Давно ли ты меня упрекал за то, что я впадаю в истерики, мешаю работать людям из «Глории»…
— Да, я действительно тебя тогда упрекал. И сейчас прошу прощения за это. Ты была совершенно права. «Глория», «Глория», эта хваленая «Глория»! Я что-то не вижу, чтобы они что-то сделали…
— Они нас охраняют!
— Ну пока не видно, как они нас охраняют, потому что на нас никто не нападал. Но я им плачу еще и за то, чтобы они нашли наших родных! И, позвольте спросить, где результат? Результата я не вижу! Я вижу одни лишь нелепые версии… наподобие той, что Гарик зачем-то уехал играть в теннис. Разве я не знаю моего сына? Мой сын не умел играть в теннис! Я никогда не видел у него теннисных ракеток! Откуда бы они взялись? Нет, они все перепутали! Таксистка везла совсем другого мальчика.
Алена Борисовна смотрела на мужа неожиданно растроганными глазами.
— Валерочка, — сказала она, — вспомни, ведь Гарик просил у нас разрешения заняться спортом.
— Да! И я ему не позволил, потому что в его годы нужно учиться, а не заниматься дрыгоножеством и рукомашеством.
— Но ты понимаешь, Валерочка, он мог бы втайне от нас…
— Неужели ты думаешь?..
— Ну да, конечно, и дедушка мог быть на его стороне. У них всегда были свои секреты…
Алена Борисовна протянула мужу какой-то белый круглый ворсистый предмет, в котором мэр Воронин узнал теннисный мячик.
— Это я нашла в шкафу Гарика, среди нижнего белья.
— Значит, они были правы… Но тогда… Ну пусть они только вернутся, особенно Гарик! Я им все выскажу! Безобразие, разбаловали мальчишку! Уж я им задам перцу…
Алена Борисовна смахнула слезу теннисным мячиком. Прикосновение этого нежного пушистого предмета почему-то утешало. В нем было что-то детское, то, что связывалось в ее представлении с плюшевыми игрушками, с мягкостью вязаных костюмчиков, из которых ее сын давно вырос, но которые всегда памятны матерям. Когда у выросших сыновей все хорошо, эти пустяковые напоминания о том, что когда-то эти сильные мужчины были младенцами, выглядят умилительно; когда сын гибнет, не успев стать мужчиной, они превращаются для безутешных родителей в вечные орудия пытки. Но ведь Гарик жив! Да, конечно, он жив! Пока она не видела его мертвым, у нее остается надежда…
— Да, обязательно, обязательно выскажешь. Обязательно. Пусть только они вернутся. Ничего другого я не хочу.
Согласно канонам уголовно-приключенческого жанра, на свободе непременно обязаны оставаться самые ловкие, сильные и хитрые преступники, чтобы тем увлекательнее было потом положительным героям их ловить. В случае с уцелевшими останками «Хостинского комплекса» это было и так, и не так. Каноны соответствовали действительности в том, что касалось самого Зубра, главного действующего лица,
