скорее всего, знали или хотя бы чувствовали, в чём состоит проблема.
Стланик закрывал уже всё и вся – ещё более низкий и прочный, чем на поляне Сэлви, он выглядел скорее мхом, какой растёт на дикой влажной земле. Только его ещё надо было разглядеть за пёстроцветной игрой фауны: кустарники и травы возвышались над ним примерно так, как мрачные хвойные великаны над яркостью лиственных.
Звери, которые отселились от людей в самом начале мора и сумели – не без нашей помощи – выжить, вели дикий, хотя несколько более уравновешенный образ жизни. В том смысле, шутил Хельм, что кушали друг друга по нисходящей линии и строго по разнарядке. Одомашненные и прирученные особи благодаря «гормону человека» развивали мышление, более сходное с человеческим. Короче говоря, становились тунеядцами. Впрочем, и первые, и последние были склонны мигрировать к окраинам нового архипелага – и, кажется никто над этим не задумывался, кроме меня. Во всяком случае, того не показывал.
Из-за всех этих тревог я едва не пропустил самое для меня важное.
Мои биологические часы были запущены и начали отсчёт.
Сэлви забеременела.
Нет, это неточно. Скорее всего, как и у обычных сумрских женщин, её кораблик, наскучив одиночным плаванием в тёплых солоноватых водах, пришвартовался к родной пристани.
Когда раньше говорили, что беременность красит женщину, что тогда её женственность расцветает, – это было наглой ложью даже в том, что касается первых месяцев. Можно не считать пребывание в тягости расплатой за грех – но оттого оно вовсе не становится празднеством духа и плоти.
Однако во имя моей дочери ложь стала правдой.
Проказливый большеротый Пэк исчез бесследно, терпкость недозрелого плода сменилась медовой спелостью, аутичная замкнутость – умением владеть собой в любой обстановке. Ни перед кем эта юность не склонила бы глаз, если бы не знала, что так она более победоносна. Ум, несмотря на свою наполненность казавшийся нам полудетским, приобрёл кинжальную твёрдость и остроту. Было такое ощущение, что дары Шара и моих книг, которые питали её мысль извне, словно громоздкая энциклопедия, в единый миг стали неким живым существом, так же гибко и грациозно двигающимся внутри Сэлви, как сама она – вне своего Древа. Растущий живот её нисколько не портил – в этом не было никакого извращения, никакой саркастической насмешки природы.
И я почти не жалел, что решился заплатить самим собой за это воплощённое чудо.
И быстрее, чем я хотел и чем все мы рассчитывали, смутно предвидимые события обрушились на наши и особенно на мою голову клубком жутко перепутанных колючек, в котором не было видно ни конца, ни начала.
Однажды, вернувшись после ночи, заполненной до краёв некоей невнятной деятельностью (установка сверхмощных корабельных двигателей на солнечных батареях, переброска тюков с модифицированной джинсовой тканью), я застал у себя в доме целый триумвират властных женщин. Бет, Мария и моя Абсаль. Поскольку Хельм также выглянул из-за своей загородки, а Сэлви поднялась с подушек, разбросанных перед камином, я решил было, что речь шла о будущем разрешении от тягот.
Ничего подобного: все они дожидались меня – ради меня самого. У них хватило присутствия духа, чтобы не перебивать себя самих, разума – чтобы не пытаться подключить ментальные каналы связи, и лишь поэтому я примерно через час сумел оценить проблему во всей неприглядной полноте.
Бет, Абсаль и особенно Царственный Львёнок заигрались в свои игры. Ту самую древнюю заразу, что была кем-то поставлена на страже природы еще тогда, когда последняя не подвергалась никаким вредным воздействиям, научились нейтрализовать, однако она спешно мутировала. Одолели и мутацию… сотни, тысячи подобных. Когда стало, наконец, очевидно, что Ахнью, или Горящий Меч (поэтическое название) непобедим в принципе – именно, ограничить и приостановить его можно, но будучи раз позван, он уже не вернётся вспять, было решено сказать «баста». Культуру последнего поколения изолировали (в качестве изолятора использовалась родниковая вода, налитая между толстыми стенками цельнолитого булатного контейнера) и отдали на хранение Леонтину.
Что там произошло дальше – непонятно из-за отсутствия прямых свидетельств. Известно лишь, что Высокие Деревья уже на следующий день начали давить Сумеречникам на психику своими просьбами. Возможно, окружающая его сталь была воспринята Ахнью как нечто ненатуральное (запятнана убийствами) или соперник (культ холодного оружия). По крайней мере, вирус сумел просочиться наружу.
– Если бы не моя дочь с её сверхчувствительностью, – добавила Абсаль, – мы бы, возможно, оставались в неведении до самого последнего часа. Вокруг нас давно нет никакой органической химии. Да – кроме как в воздухе и облаках. И в ядовитой росе, что покрывает собой траву и листья.
– Он был спокоен и ничем себя не выдавал, пока грязи не стало слишком много.
– Искусственные самоцветы в лаборатории, – кивнула Беттина. – Мой сын по-прежнему любил этим развлекаться, да и все его приятели.
Я не спросил, кто из них сумел уцелеть, когда их клуб по интересам взорвался клубком холодного пламени. Пыль к пыли, прах к праху – это иногда применимо и к нам.
– Пламя движется к нам по стланику и охватывает вершины, – сказала Мари. – Мы были готовы его упредить – не одна Срединная земля, но и близлежащие зоны давно опустели.
– А заблаговременно удалить игроков не додумались? – спросил я тихо. Душа во мне словно оцепенела, чувства спрятались вглубь, но рассудок работал как бешеный.
– Никто не знал в точности, что там происходит, кроме Высших, – ответила она. – Убрать Вульфи и остальных можно было лишь грубой силой, а прочие легко подчинились приказу. Предначертано. Свободная воля не должна быть затронута, даже если она разрушает. Тем более когда…
Я не довёл до конца рассуждение, потому что понял.
Стрела Аримана. Анхра-Манью. Огненный меч на страже рая. Настаёт урочное время, когда он оборачивается на самих обитателей.
– Не так, – сказала Абсаль. – Деревья предвидели и торопили такой исход, потому что он был самым лёгким.
– Самое лучшее средство от перхоти – гильотина? А от грязи – грандиозное мировое аутодафе? – ответил я. – Хельм, что же ты не смеешься – это ведь так в твоём стиле!
– Можешь не просить прощения после того, как примешь к сведению мои слова, – ответил он спокойно. – Твой ребёнок, твой единственный ребёнок может родить, только если его коснётся пламя. Я намекал тебе про ведьм ещё когда сам не понимал до конца.
– Сами Высшие устлали путь Ахнью ковром, – кивнула Мари. – Они же велели отвести удар от тех, кого хотели сохранить. Самые малые существа успеют закопаться в землю, к корням, большие отплывут и станут на якорь в отдалении от суши.
– Пещеры, – полуспросил я.
– Они связаны с подземным миром, а вирус легко движется даже в магме, – ответил Хельмут. – Те, кто всегда там живёт, готовы рискнуть: кто-то, если не большинство, останется в живых наверняка.
– А сами Высшие? Вообще деревья?
– Не тебе за них беспокоиться, – ответил он. – Видел, какую шкуру отрастили?
«Тревожься за одного себя», – вот что означали его слова и взгляд.
Он был прав. Абсаль, которая была твёрдо намерена остаться при дочери, собиралась укрыться внутри её родного ствола. Другие женщины прекрасно чувствовали себя в воздухе и намеревались улететь вместе с крупными птицами: рисковать, что тебя ударит жарким воздухом от загоревшихся крон и опрокинет вниз, в самое пламя, не хотели ни те, ни эти.
Сэлви знала, что в решающий миг останется одна. И знала это всегда.
Один я по чьей-то прихоти сыграл в дурачка…
– Нет, – покачал головой Хельм. – Тебя скорей берегли. Держали вне стен. Ты не такой, как все прочие сумры, хотя успел хорошо это подзабыть.
– Сталь, что может расплавиться. Человечность, что ни с того ни с сего может возобладать, – насмешливо ответил я.
«Тот, кого возносят к лицу Бога, должен жить вне стен, быть в одно и то же время своим и чужим для рода», – пришло в мой разум извне.
– Знаешь что, Пабло, – вдруг сказала Мария, – дама Асия просила, чтобы я забрала у тебя кольцо.
