– Стал таким, оттого, что дедусь в детстве-отрочестве порол, – он аж хрюкнул от удовольствия. – Я же сиротой рос в нашем дружном палаческом семействе: никаких родителей, один дед. Поблажек мне не давали, оттого и оба мозга развились. Верхний и нижний. Головной и интуитивный, так сказать.

– Ну тогда объясни мне в таком разе, куда подевалась наша свобода воли.

– Если я говорю, что умный, я не имею в виду «богослов». По-моему, это противоположности: типа ломали себе голову эти философы от креста два тысячелетия с гаком, пока не сломали совсем. Твоя личная свобода воли никуда, знаешь, не девается, ибо искать её надо не на том уровне. Ну, самое простое: ты знаешь, нутром чуешь, что надо слушаться папочку с мамочкой, а что-то тебя толкает поступить наперекор. Вот это она, пресловутая, и есть.

– Плохо это или хорошо?

– Снова здоро?во. Да ни то, ни другое! Просто ценно и, наверное, в конечном счёте ведёт к победе истины.

Хельмут встал с места, чуть покряхтывая, и предложил:

– Слушай, давай-ка я кофе сварю. А то с тобой любые шарики за ролики закатятся. Кофейник у тебя найдется? Старомодный такой?

– Только медная турка с полудой внутри. Архаичная до ужаса.

– А что, можно попробовать, хоть я и не очень умею. Глядишь, еще и наглядней получится. Чищеная, надеюсь? До зеленой ярь-медянки я небольшой охотник.

Он раздул в камине спящий под угольками огонь, заправил агрегат тёпловатой водой, молотыми кофе и корицей, а потом водрузил на решётку, придерживая щипцами.

– Медленно выйдет, – заметил я.

– Ничего: зато проймет до самых печёнок. Во время вынужденной паузы – Хельму приходилось внимательно следить за своим варевом, чтобы не убежало, – я озирал беглым взором полки. Что-то они настоятельно хотели мне сказать, мои книги, но отчего-то я оставался глух к их эманациям.

– Вот, готово! – воскликнул Хельм, вытаскивая турку и подставляя под неё блюдце от заранее припасённой чайной пары.

И показал мне.

– Видишь, колышется и пузырится, как внутри кратера. Наглядное пособие по вулканологии, верно? Во всех горах записаны движения и голоса недр. Речи недр.

Я вдохнул аромат – умеет он, однако варить кофе, когда пожелает! И вспомнил свои грозные видения.

– Но я тебе, Анди, еще и больше скажу, – продолжал он, с наслаждением отхлебнув глоточек из чашки. – Деревья в этом подобны скалам. Особенно гигантские сосны. Говорили тебе, что даже годовалая сосенка отращивает корень длиною в метр? А наши старцы достигли прочного камня, проникли в расщелины и попросту разломили этот щит – и кормятся теперь от земного огня.

– Браво, Хельм, ты создал миф.

– Мифы не создаются, Анди. Они пишутся – и не человеком, но небом, землёй и горами.

Ещё до создания Адама. До рождения его из праха.

– А теперь я тебе приз выдам за то, что внимательно меня слушал, – закончил Хельм, отодвигая от себя кофейную посуду. – Помоешь чуть попозже. То, что ты с твоей дриадой грех сотворил – попритчилось тебе. Ну, почудилось, прости за русацкий диалектизм. Флюиды наркотические, эротическая асфиксия от игры на свирели Пана… то есть в фигуральном смысле Великого Пана или там Фавна: конструкция совсем другая. Не лесенка из трубочек, понимаешь. Хотя смысл как раз такой – годна панику создавать. Я ведь видел, как ты там ситуацию раскачивал: природная магия была очень мощная.

За этим нарочитым словоблудием я никак не мог вникнуть в суть дела – а он, поганец, именно этого и добивался.

– Погоди. Как так – не было греха?

– Анди, в нашей реальности вы с дочкой разве что обнялись и поцеловались.

При этих словах большущая базальтовая глыба скатилась с моей души. И всё-таки…

– Знаешь, Хельм, меня учили, что захотеть беззаконного – практически то же самое, что его сотворить.

Он хмыкнул:

– Коли охота в самом себе копаться – валяй, пока не увязнешь по уши. Христиане считали, что человек не может контролировать свои сны, буддисты или кто там наподобие – что прямо-таки обязан… Я бы сначала посмотрел, что из того яичка вылупится ровно через девять месяцев или года через два.

В нашей реальности. В нашей реальности.

Мой Остров Пятницы, вековечный дуб, под которым похоронили Хельмута… Дальние страны его и моих видений, которым были свидетели со стороны… Пришествие здесь Абсаль и Вульфрина.

Миры иного плана, чем тот, который все мы чувствовали вокруг себя, однако приносящие свой плод.

«Дитя соития Великих: Царицы Пчёл и Огненного Саламандра», – сказал внутри меня бесплотный голос.

Только не всё ли равно, какие низшие персоны стояли за действом, все роли в коем были расписаны свыше?

Поэтому я мысленно отодвинул ту самую глыбу подальше от нас двоих.

А всё-таки, что значила моя свободная воля во всех этих судьбоносных и роковых передрягах? Неужели ровным счётом ничего? Или…

«Царь Эдип, катарсис и древние трагедии,» – подтвердил суфлёр.

– Хельм, – внезапно попросил я. – Давай с тобой договоримся – больше и просить вроде некого. Ты же намекал.

Кажется, он врубился мгновенно и замер, пристально глядя на меня.

– Если Сэлви забеременеет, всё равно от кого: меня, сына или стихий, – дитя будет считаться моим, а не Вульфрина или кого ещё. С вытекающими отсюда последствиями.

Он помотал головой, соглашаясь и в то же время протестуя:

– А если ребенок будет счастливым? Удачным?

– Тогда дождёмся его рождения. Но я не хочу, чтобы эта удача меняла хоть что-то. Понимаешь, не одну вину – счастье тоже приходится выкупать.

Мы обменялись трагически-серьёзными взглядами.

– Анди, я ведь исполнитель, а не судья.

– Я судья и я сам себе закон. Будем так считать.

– И ты, как все сумры, практически неуязвим. Помнишь, как тебя в их круг вводили?

– Кто-то из Волков сказал тогда, что мы страдаем, как люди, – и страдание делает нас человечными.

На этом мы ударили по рукам.

Потом я выполоскал посуду, а турку еще и хорошенько почистил от несуществующей окиси.