Выкопанная поперёк дороги канава (глубокая и широкая – не перескочить) срабатывает как лучший в мире тормоз. Ну, в самом деле, не зря же почти полночи создавалось это, с позволения сказать, препятствие. Труды не пропадают даром, и мы с удовольствием наблюдаем картину прибытия. Корчатся на капоте в крошеве стекла страстные любители ездить непристёгнутыми, двигатель, кашлянув пару раз, глохнет, и наступает тишина.

– Джентльмены! – Миша умеет быть убедительным. – Вы нарушаете правила дорожного движения, раскатывая по лесу, не пристегнув ремни безопасности! – Несколько глухих ударов битой по любителям приключений придают словам вес.

Водителю достаётся больше всех: я вспомнил, что именно он издевался над Бочаровым тогда, в той жизни. Сотоварищи его по несчастью в тусклом отсвете фар тупо любуются на это действие под стволом автомата.

– Виталя, там в кабине, у ручника, тумблерок открытия багажника, щёлкни. Друга твоего доставать пора, как бы не задохнулся.

Картина Рембранта: связанный по рукам и ногам избитый мой дальневосточный друг аккуратно извлекается наружу. Он в шоке. Крутит головой во все стороны, пытаясь найти хоть что-нибудь, на чём можно остановить взгляд.

– Гена, дружище!.. Э, развяжите парня! – командую, видя, что пара бугаёв начинает шевелиться.

– Вы кто? – Бочаров задаёт вполне естественный для его положения вопрос.

Не знаю почему, но меня эта фраза рассмешила до коликов:

– Ген, если я тебе расскажу – ты всё равно не поверишь, поэтому считай, что партизаны. С Великой войны по лесам прячемся, без дела маемся, – говорю я. – Так, а вы чего остолбенели, уроды? По одному к дереву! – Я стволом автомата указываю, к какому. – Вперёд! И без глупостей. Стреляю я очень неважно, поэтому все пули будут в живот.

В крови, хромающие на обе ноги, с руками, висящими как плети, эти флибустьеры подмосковных лесов подходят к большой берёзе. Мой старший сынуля кидает им наручники:

– Так, шпана, на счёт три – вы все скованы. Время пошло! – Вот она нынешняя молодёжь, выросшая на боевиках!

Один из разбойников кажется странно знакомым. Зрение не подводит, и я наблюдаю нашего старого недруга. Вот это сюрприз! Толик! Гарань! Как он здесь?

– Миш, ты не поверишь, кто нам попался, – я подхожу к пленным. – Толя, Толя, как же это ты? Смотрю, всё шустришь. Может, пора на покой, не пацан, чай. Нехорошо.

Он меня узнал. Вижу, как перекосило его физиономию:

– Надо было тебя, гада, хлопнуть сразу, – Гарань морщится, словно от боли, – ещё тогда, в квартире.

– Я знаю, это ты со стройки метил. В курсе, что специально попасть не хотел. – Мне почему-то становится жаль этого человека. – Скажи, откуда такое презрение к чужой жизни? Ты случайно не господь Бог? Я ведь тебе ничего плохого не сделал.

Тут его прорывает:

– Ненавижу вас всех! – Он бьётся в истерике. – Всё вам удаётся. А я…

Его трясёт. Становится понятной банальная истина: это патологическая ненависть ко всем, кто достиг чего-то большего, чем он. И неважно, что для этого пришлось перетерпеть. Есть такая категория людей. У них все кругом виноваты: от соседей до руководства страны. А они жертвы несправедливости. Злобные и замкнутые в своём убожестве, способные на любую мерзость и подлость.

– Слышь, милок, такому типу как ты просто необходима длительная изоляция от общества, – Миша говорит спокойно, но в его словах сквозит чувство брезгливости.

Ладно, – я подвожу итог, – пора звонить.

Перед поездкой мы через наше полицейское руководство вышли на местных стражей правопорядка и договорились, что после окончания операции передадим бандитов в их руки. Переговоры были сложными: они настаивали на самостоятельном проведении захвата, но мы отстояли свой вариант. Нашим генералам даже пришлось выйти на уровень руководства МВД. И теперь, согласно инструкции, нужно вызывать спецгруппу.

Несколько слов, брошенных в микрофон, приводят в действие отлаженную полицейскую машину: остаётся ждать. Бросив на пенёк чью-то куртку, присаживаюсь ненеподалёку от Геннадия. Тот уже пришёл в себя от потрясения и судорожно пытается разобраться в ситуации. Кому он перешёл дорогу? Я называю имя. Ошарашен не только он, но и команда, подпирающая берёзу. В двух словах объясняю Бочарову, что за несчастья свалились на его голову, и даю некоторые рекомендации. Он в недоумении:

– За какие заслуги мне такое внимание?

– Ген, успокойся и послушай меня, – я отвожу его в сторону от посторонних ушей, – всё, что я тебе скажу – невероятно, но тебе придётся поверить мне на слово.

– Это уж смотря что ты скажешь.

– Для начала: я – Тихонов Виталий Николаевич, бизнесмен из уральского города.

Зная друга, ничего не скрываю. Мало того, предъявляю кое-какие документы, хотя прекрасно понимаю, что ознакомиться с ними в такой обстановке невозможно. Тем не менее, домашний адрес и телефоны, запечатанные в конверт, вталкиваю ему в карман.

– Ты просто прими как информацию – я твой друг. Сомневайся, но верь. Так случилось, что судьба нас свела однажды. Тогда мы были нужны друг другу. А что не помнишь – не беда. Главное, что помню я, и мне этой памяти хватит на двоих. Если интересно, пробьёшь меня по всем каналам. Мы тебя здесь не бросим, а отвезём к твоим друзьям. – Говорю адрес, и его лицо уже вытягивается от удивления, а некоторые подробности обстановки того дома, где я с ним провёл несколько дней, поражают его настолько, что он больше не перебивает и только слушает. – Потом ты, конечно, поедешь домой. Во Владивостоке наведёшь порядок в делах, но не об этом сейчас речь. Ты мой друг, я это буду повторять, и я когда-то (скажем, не в этой жизни) был другом тебе. В друзья просто так не назначают. Если захочешь, найдёшь меня.

Мы ещё немного шепчемся, но вой полицейских сирен прерывает диалог. Пяток «УАЗиков» да спецмашина ОМОНа, подпрыгивая на колдобинах, приближаются к поляне. Человек в камуфляже, полковник (я разглядел три большие звезды на погонах) подходит ко мне:

– Здравствуйте! Значит, это вы, Виталий? Мне очень хорошо описал вас генерал Киселёв. Мой поклон заслуженному ветерану. – Он обращается к подчинённым – Этих паковать. Кстати, – это мне. – оружие у них в машине? – И, получив утвердительный кивок, спрашивает ещё – А ваше?

– Господин полковник, мы как законопослушные граждане незарегистрированного оружия не имеем по определению. Только муляж «калашникова». Миш, предъяви, пожалуйста.

Надо в этот момент видеть лица бандитов!

Офицер со знанием дела осматривает макет оружия.

– Никогда не видел подобного! – он восхищён. – Это произведение искусства.

– Да. И стоит как картина приличного художника. Специально для этого момента готовили.

– Я что-то не понимаю. На рисковых ребят вы не похожи, но почему идёте против стволов с игрушкой?

– Простите, но мы этого им не сказали…

Похоже, в глазах офицера нет, конечно, не восторг, но явно уважение. Только он не знает про наши технологические новинки и что прибор может сделать ласковыми, как котят, пацанов намного круче нынешней шелухи.

– Заявления какие-нибудь будут с вашей стороны? Всё-таки похищение человека.

– Нет. Крутите их за хранение, ношение оружия. Отпечатки они стереть не успели, так что с доказательной базой будет всё в полном порядке. А мы отбываем, счастливо оставаться. Генералу привет передам.

– Пропустите их, – распоряжается полковник.

Дорога до подмосковного городка занимает часа три. Гена без конца мучает телефон. Ох и суета начинается – я ж помню весь цикл прошлых мероприятий.

Торжественная встреча: человек этак в двадцать. Поглядываю на Мишу – прибор у него.

– Геннадий Васильевич, скажите своим, пусть уберут с крыши вон того дома снайпера. Смущает он нас: