— Он был предателем, — пояснил нормандец спокойно, извлекая меч из безжизненного тела. — А мы считаем: кто предал одного господина, предаст и другого. Гаспар, выкинь его из седла и захвати с собой лошадь, — и, обращаясь к Альеноре, сказал: — Сударыня, мы поедем быстро, но недалеко. А теперь вперед!

Более просторное из двух помещений было четырнадцать обычных шагов в длину и двенадцать — в ширину. Внутренняя комната, в которую Альенору запирали на ночь, еще меньше — всего десять шагов в обоих направлениях. Этим пространством теперь ограничивались ее когда-то обширные владения. Изредка, если Николас Саксамский, надзиратель, пребывал в хорошем настроении, что случалось не часто, и позволяла погода, Альенору сводили вниз, в маленький зал, который какая-то незнакомая, но более счастливая женщина устроила на участке между пивоварней и пекарней. Чахлый, слишком затененный, он представлял собою лабиринт узких тропинок, усаженных низким кустарником: в подходящее время года на пространстве между тропинками цвели немногочисленные левкои, примулы, одна или две мускусные розы и голубые цветы лаванды на разросшемся кусте. Тем не менее Альенора с нетерпением ждала редкой возможности походить по саду, подышать свежим воздухом, послушать пение птиц и потом долго с радостью вспоминала это событие. Она никогда не подсчитывала, сколько шагов нужно сделать, чтобы обойти все тропинки… Лучше не знать. Пусть это будет простая прогулка на природе. Такой пассивной и безразличной сделалась самая смелая и предприимчивая женщина своего времени.

Альенора была не одинока. Верная Амария, оставленная давно, очень давно, в Пуатье, последовала за ней — шаг за шагом — из Пуату в Англию. Здесь, рискуя навлечь на себя гнев, она обратилась к королю, умоляя разрешить ей прислуживать своей госпоже в Винчестере. Амария выбрала весьма удачный момент. Генрих II только что узнал, что король нормандцев, который, воспользовавшись его отъездом на континент, совершил набег на Англию, попал в плен и доставлен в Ричмонд с ногами, связанными под брюхом лошади. Генрих находился в отличном настроении и согласился удостоить милости другого пленника — свою жену. Так Альенора получила Амарию.

В ее распоряжении также были: лютня, четыре книги, рамка для вышивания и сколько угодно шерстяных ниток.

Была у нее и кровать, правда, жесткая и узкая, но спала Альенора хорошо, не хуже, чем на многих других, более удобных кроватях.

Трижды в день ей приносили еду. На завтрак — хлеб и сильно разведенное кислое пиво, на обед — немного мяса или рыбы, на ужин — хлеб, бекон или сыр и снова пиво. Тысячи людей, часто говорила она себе с кривой усмешкой, были бы рады иметь столько же и так же регулярно. Но, упрекнув себя, она всякий раз думала, что лучше бы ей давали меньше и не столь пунктуально. Ведь пища — если не считать животных и изголодавшихся людей — должна не только насыщать, она должна возбуждать аппетит, радовать глаз, порой ждать, пока человек проголодается, но главное — она должна быть добровольно выбранной. Самое печальное заключалось в том, что после употребления в течение длительного времени хлеба, пива, мяса, рыбы, бекона и сыра человек начинал слишком много думать о других съедобных вещах, мечтать о свежих сентябрьских яблоках, хрустящих, когда их надкусывают, о сладком аромате душистого меда и о тающем во рту винограде.

— Но, сударыня, вас хорошо кормят, — обычно говорил Николас Саксамский в первые дни, когда Альенора еще не усвоила полную бесполезность требований или жалоб. — Вам на стол неизменно подают три раза в день еду самого высокого качества. Это подтверждают хозяйственные счета… Сударыня, я лишь выполняю предписания моего хозяина, господина де Гланвилла, который, в свою очередь, получает приказы от короля… Сударыня, ничто в полученном мною предписаниях не дает мне право и…

Когда однажды в замок пришли бродячие актеры и все обитатели собрались во дворе, чтобы при свете факелов посмотреть представление, и когда громкий смех, аплодисменты и топот ног зрителей, таким способом выражавших свой восторг, достигли комнаты, где сидела Альенора, она попросила разрешить пройти — нет, не во двор, а всего лишь к маленькому окну, выходившему во двор, Николас ответил:

— Сударыня, у меня нет распоряжений на этот счет…

Дни тянулись медленно и скучно. Только лишившись возможности чего-то ждать, человек начинает по-настоящему понимать, что значительная часть его жизни состоит из обыкновенных ожиданий, из мыслей о том, что вот в следующий четверг предстоит сделать это и то, а на апрель намечены такие-то дела. Но если видишь, что этот понедельник ничем не отличается от предыдущего, а следующий четверг как две капли воды похож на прошедший, что наступающий апрель будет таким же скучным, как и другие месяцы, то такое состояние может превратиться в самую изощренную пытку.

А у Альеноры не было никакой надежды, она окончательно рассорилась с Генрихом. Он был глубоко убежден, что это она подговорила сыновей взбунтоваться против него. Захватив Альенору обманом, он, по сути, держал ее в заключении. И он был намного моложе ее, а потому она не могла рассчитывать выйти на свободу после его смерти.

Альенора находилась в Винчестере уже три монотонных года, когда произошло нечто интересное и волнующее.

Был вторник в начале февраля, пасмурный день с обильными снегопадами. Стояла суровая зима, метели и морозы сменяли друг друга, и дороги сделались совсем непролазными. В довершение ко всему Амария сломала одну из трех бесценных иголок, а еще одну потеряла Альенора: иголка провалилась в щель между каменными плитами пола. В результате они уже не могли вместе дружно трудиться. Кто-то из них вынужден был постоянно бездельничать. Дело дошло до того, что Альенора, которая еще в Париже ненавидела всякое рукоделие, однажды заявила: «Теперь моя очередь», — и с энтузиазмом принялась за вышивание. Как хорошо что-то делать, принимать решение: какой использовать стежок, цвет, рисунок.

Альенора еще задолго до Рождества попросила у Николаса вторую иглу, и тюремщик, как обычно, ответил, что в полученных им предписаниях иголки не упоминаются, но что он узнает у де Гланвилла, когда тот приедет для очередной инспекции. Наконец разрешение на покупку иголок было получено, однако начались морозы и снегопады.

— Между нашим замком и городом, сударыня, лежат сугробы восемь футов высотой. Прядется подождать до оттепели.

Но вот утром во вторник она и Амария играли — в шахматы; в действительности Альенора сражалась против самой себя, так как Амария была очень слабым шахматистом и ничего не стоило объявить ей мат за пятнадцать минут. Но это не устраивало Альенору, и она чуть ли не после каждого хода Амарии говорила: «Ах, нет! Не делай этого! Ходи вот так!»

В разгар игры в дверях показался, позвякивая связкой ключей, Николас Саксамский и сказал:

— Какой-то сумасшедший бродячий торговец, настоящий карлик, в погоне за грошовой выгодой пробился, одному Богу известно как, сквозь снежные заносы, и у него есть иголки. Сколько и какого сорта вам нужно?

В прежние дни Альенора беспечно ответила бы, что подойдут любые, лишь бы один конец был острым, а на другом имелось бы ушко! Теперь же даже выбор иголок являлся хотя и небольшим, но все же развлечением. И женщины начали объяснять, какие иголки им требуются, если, конечно, они есть у торговца. Обсуждая, Альенора и Амария заспорили; Амария была близорукой и хотела тонкие иголки, которыми ей было удобно работать, почти касаясь носом рисунка. Альенора же предпочитала более толстые: легче продевать нитку и делать широкие стежки. А Николас стоял и слушал, ничего не понимая. По его мнению, две надоедливые женщины болтали о пустяках. Кроме того, в комнате, хотя и небольшой, был очень высокий потолок, и огонь в камине едва ее обогревал. А потому Николас хотел поскорее вернуться в главный зал к пылающим семифунтовым поленьям.

— Перестаньте кудахтать! — проговорил он, вовсе не имея намерения обидеть. — Я пришлю того парня, и вы сами выберете, что вам надо!

Алберика, торговца, привел паж, который не скрывал, что ему не по душе это поручение и что он торопится возобновить прерванную игру в кости. Уходя, он с такой силой хлопнул дверью, что из очага