Город сползал с кручи к воде языками узких улиц, превращающихся в пирсы. Мы повернулись к морю задом, к горе передом, и в первом же переулке Мик меня оставил, вскричав:

– Вот! Вот кто мне нужен!

Судя по резвости, с которой он удалился, встреча была долгожданной.

Надувшись (а я ему, стало быть, не нужна?!) я с недобрым интересом уперлась взором в тесный туннель, образованный двумя сплошными линиями домов, переброшенными через улицу бельевыми веревками с разноцветным тряпьем и горбатой мостовой.

По камню звонко процокали копыта. Укоризненно мотая ушастой головой, улочку с ускорением пересек черно-буро-серебристый ослик, а сразу за ним с протянутыми руками пробежал мой голливудский друг.

– Он променял тебя на осла? – недоверчиво вопросила Тяпа.

– Какой хорошенький ослик, – дипломатичная Нюня попыталась смягчить удар.

Ослик действительно был славный, чистенький и трогательный. Он запросто победил бы в диснеевском кастинге на роль четвероногого друга Винни-Пуха, но все-таки плохо соответствовал моему представлению о лучшей паре для голливудского парня.

Потом я услышала протестующий ослиный вопль и сдавленное ругательство. Стало понятно, что отношения у странной парочки складываются отнюдь не простые.

Мик вывернул из-за угла, потирая бедро.

– Травма? – спросила я, постаравшись, чтобы это прозвучало без намека и осуждения.

– Трофей! – ответил мой приятель и сунул мне в руку непонятный мягкий ком. – Подержи, только аккуратно, не рассыпь.

Я посмотрела на трофей, ради которого он гонялся за ослом, и увидела неровную прядь очень грубых и жестких волос неопрятного серо-буро-черного цвета.

Страшное подозрение превратилось в истерический смех:

– Это что – хвост Иа-Иа?! Дружище, да ты фетишист!

– Для тебя же стараюсь! – обиделся Мик. – Дай сюда свой платок!

Завладев моим головным убором, он с треском выдернул из него длинную суровую нить. Потом с таким выражением лица, которое яснее ясного говорило, что отныне я буду считаться косной личностью без чувства прекрасного, Мик забрал у меня ослиный локон и соорудил из него кособокую кисточку. Полюбовался этим странным произведением парикмахерского искусства, встал на цыпочки и сдернул с веревки, висевшей над нашими головами, бельевую прищепку.

Я следила за этим представлением с благожелательным интересом и отшатнулась лишь тогда, когда приятель мазнул трофейным хвостом Иа по моему лицу:

– Но, но! На сегодня мне уже хватит местных сувениров!

– Это вовсе не сувенир, это замечательный элемент маскировки. Стой спокойно.

Скосив глаза, я уже без удовольствия наблюдала, как он прищепочкой закрепляет ослиный хвост на моей стильной косой челке.

– Теперь платок… Вот так…

Мик собственноручно повязал мне платок – по-монашески, туго обтянув лоб, но при этом выпустив наружу клок ослиных волос.

– Отлично! Посмотри сама.

Он развернул меня лицом к двери, обрамленной своеобразной мозаикой из маленьких цветных плиток и осколков зеркального стекла. Я не сразу нашла свое отражение, а когда нашла, не сразу себя признала:

– Это – я?!

Зеркальце отразило коричневое и морщинистое, как иссохшая земля, лицо, черные очки слепого кота Базилио и выбившуюся из-под траурного платка прядь грубых, неровно остриженных волос – когда-то, вероятно, смоляных, а ныне отчасти черных, отчасти тусклого цвета «перец с солью» с большой примесью проволочной седины.

– Вот! В таком виде тебя даже родная мама не узнает! – заключил Мик, гордясь своей работой. – Только руки и ноги выдают. Какие-то они у тебя неправильные…

– Тебе не нравятся мои ноги?! – не поверила я.

Ну, все! Приплыли! Теперь он заклеймил позором мою гордость и во всех смыслах – опору!

– Твои-то ноги мне нравятся, но у столетней бабушки они должны быть не такими. Не ровными и гладкими, а узловатыми и волосатыми!

– И как же мы это устроим? – я напряглась.

Мик оглянулся.

Должно быть, он тоже подумал про осла, у того как раз были идеальные – в этом смысле – ноги. Но организовать пересадку конечностей на скорую руку не представлялось возможным, и мой предприимчивый приятель это тоже понимал.

– Ладно, ноги оставим свои, – разрешил он. – Но ты натри их пылью, пожалуйста. И руки тоже! А я – на причал и обратно, жди тут.

Он убежал, а я обессиленно присела на камушек и от нечего делать принялась рассматривать окружающую действительность. Сквозь очки для слепых она казалась особенно мрачной, но я заставила себя сосредоточиться на позитивных моментах.

Вот опять же мой донорский осел. Он лишился метелки хвоста, но сохранил естественную и непринужденную небритость ног. И, надеюсь, вскоре он оправится от моральной травмы, нанесенной ему человеком.

Или взять, к примеру, кладовку, которую я в своем стремлении к свободе безжалостно разгромила. Провиант испорчен, зато теперь в помещении есть окно. Верхний свет – это так изысканно…

– Хорош трепаться, а? – грубо оборвала мои прекраснодушные мысли прямолинейная Тяпа. – Нам тут что, больше не о чем подумать, кроме как об окне и об осле? Мы тут что, попали под власть гипноза? С какой стати надо проделывать все эти глупости, которые придумывает Мик?

– Он спас Танюшу из узилища, – с пафосом напомнила Нюня.

– И гран-мерси ему за это! – отбрила Тяпа. – Но тип он, напомню, весьма подозрительный. Симпатичный, не спорю, но подозрительный! Может, не стоит надолго задерживаться в его компании?

– Кто бы говорил! – язвительно обронила Нюня.

Я вздохнула. В словах моей внутренней авантюристки на сей раз заключалась большая доля сермяжной правды.

Куда я бегу? От кого и с кем?

– Так, порядок, я обо всем договорился! – вернулся Мик.

– Что у тебя с лицом? – спросила я.

– Поменял его овал с помощью подручных средств.

Он выплюнул в ладонь пару крупных маслин. Секунду подумал, вновь загрузил одну из них в рот и с аппетитом съел.

– Слушай внимательно, у меня всего пара минут на инструктаж. С этой минуты ты – моя любимая и любящая мать.

– Кто-о?!

– Мать. Мама ты моя! Родная мамочка! – Он вкусно скушал вторую маслину. – Старушка дряхлая моя! Вдовица скорбная. А я – твой единственный сын.

– Да, одного такого вполне достаточно, – угрюмо пробурчала я.

– Не перебивай, пожалуйста. Итак, запоминай: ты – безутешная вдова, но нежная мать. После смерти моего папы у тебя стресс, и ты не в силах расстаться с единственным сыном. Ты повсюду следуешь за мной, а я, как на грех, вынужден активно перемещаться по миру.

– Кажется, я понимаю, – кивнула я. – Я тоже отплываю на «Медузе»?

– Боже сохрани! – Мик даже замахал руками, выронив обглоданные косточки маслин. – Это было бы слишком рискованно! Нет, ты ведь очень деликатная старушка и не хочешь, чтобы твой траур омрачал радость путешествия по островам мне и моим друзьям. Поэтому ты поплывешь вслед за нами.

– Своим ходом?

– А ты можешь?!