Деревянный ящик был – на манер праздничного подарка – перевязан стальной лентой, на мое счастье, уже разрезанной: короб успели вскрыть. Я крутила и крутила «хвостик» металлической полоски в месте ее изгиба до тех пор, пока она не отломилась. Так я получила в свое распоряжение подобие ножа.
По моим ощущениям (время я, конечно, не засекала), рубероид сдался минут через двадцать, а плотную землю я ковыряла еще с полчаса. К этому моменту лицо мое взмокло от пота, глаза для защиты от пыли сузились в щелочки, а шея крепко-накрепко задубела в изящном, как ручка древнегреческой амфоры, но крайне некомфортном изгибе.
Я уже стала думать, что моя игра в Монте-Кристо затянется на годы, и вдруг преуспела – докопалась!
Когда на меня колючим дождем и крупным градом обрушилась сухая земля, я сдержала радостный вопль и поторопилась отодвинуться, пропуская основную массу обвала мимо себя.
Земляные комья и мелкие камни с веселым стуком посыпались на пол. Я торжествующе чихнула, потерла глаза и сквозь кисейную завесу из смеси темной земляной и белой мучной пыли потянулась взглядом к сияющей звездообразной дыре в потолке.
Неожиданно ее частично заслонило нечто темное.
Я озадаченно моргнула.
– Волшебно выглядишь, Татьяна! – произнес знакомый голос, а потом в дыру опустилась рука. – Хватайся, я тебя вытащу.
Женское стремление к красоте – рефлекс такой же могучий, как инстинкт самосохранения!
Вместо того чтобы без раздумий и сомнений ухватиться за протянутую мне руку помощи, я среагировала только на первую часть фразы, то есть на издевательский комплимент моему волшебному виду.
– О ужас, ужас! Стыд и позор! – запричитала в моей душе гиперчувствительная Нюня.
Мысленным взором я без всякого зеркала увидела эту поистине сказочную красоту: и распаренную физиономию, панированную мукой и декорированную трухой, и лохматый веник припудренных пылью волос, и покрасневшие глазки-щелочки в комочках земляной туши, и руки-крюки с черными ногтями, и испачканную одежду.
Прячась от взгляда насмешника, я скатилась с пирамиды мешков и ящиков, забилась в самый темный угол и принялась энергично отряхиваться, отчего столб пыли только уплотнился и даже начал вихриться, как зарождающийся смерч.
– Все, хватит! – прикрикнула на меня Тяпа. – Хорош процедуриваться, тут тебе не салон красоты! И вообще, с лица воды не пить, пусть полюбит тебя черненькой, беленькой ты каждому понравишься!
Строго говоря, я была не черненькой, а черно-беленькой – такой гибрид полосатой зебры и полоумной макаки, но спорить с Тяпой, когда она говорит командным голосом, бессмысленно, и я подчинилась.
Я выбралась из угла и вновь полезла на баррикаду, предварительно сунув в правый карман шортиков завернутый в полиэтилен мобильник, а в левый – брусок твердого, без всякой обертки, мыла. Последнее было уступкой Нюне, которая ничего не желала так сильно, как обратного превращения из зебромакаки в человеческую особь.
Я пообещала ей, что умоюсь, почищусь и всяко иначе приведу себя в порядок при первой же возможности, и крепко ухватилась за руку Мика:
– Тащи!
И он меня вытащил.
Наверху было тепло, светло и прекрасно во всех отношениях.
Часиков девять, наверное, чудесное летнее утро в классическом стиле «В Греции все есть»: фарфорово-голубое небо, шелково-синее море, прямоугольники и кубики домиков нежных пастельных тонов, кое-где заштрихованные темной зеленью. Даже пугающего вида яма, из которой я вылезла, чернела под волшебно цветущим кустиком.
В легком приступе раскаяния оттого, что я своим потусторонним внешним видом оскверняю эту чистую красоту, я смущенно пошутила:
– Получилось, как в «Восстании зомби»!
– Ты не очень-то восставай, – ответил на это мой голливудский приятель, бесцеремонно придавив ладонью мою многострадальную шею. – Пригнись и двигаем отсюда, у меня очень мало времени!
– Куда-то спешишь? – чуть обиженно осведомилась я, поторапливаясь вслед за Миком на полусогнутых ногах.
Руками при этом я опиралась на землю, что наверняка до крайности усилило мое сходство с полосатой макакой.
– Уезжаю я отсюда, Танечка, – не останавливаясь и явно не сокрушаясь, ответил Мик.
Он поднялся на поросший очаровательным бурьяном прелестный пригорок и оглянулся на меня:
– Ты не боишься высоты?
– Смотря какой, – осторожно ответила я и зашуршала по бурьяну на всех четырех. – О! Вот это да!
Пригорок как-то очень неожиданно обрывался вниз почти отвесной кручей с такими мощными вертикальными бороздами в склоне, которые могла бы оставить гигантская лопата. В хороший дождь по такой канавке, наверное, можно было лихо скатиться на попе, но в сухую погоду рисковать пятой точкой не стоило. Сотрется напрочь, вместе с целлюлитом!
Я вытянула шею, озираясь в поисках более безопасного спуска.
– Туда нельзя, ты что? Тебя там сразу заметут, – проследив направление моего взгляда, поспешил заметить Мик.
– Такая ровная площадка, – с сожалением сказала я.
– Потому что она не простая, а вертолетная, – объяснил он. – Ползи сюда.
Я поползла.
Получалось это у меня гораздо менее быстро и изящно, чем у моего спутника. Мик полз, как ящерица, а я – как обезноженный крокодил.
– Тише едешь, дальше будешь! – назидательно изрекла мне в ответ на эту мысль Нюнечка.
– Все там будем, – по-своему высказалась Тяпа.
Я раздвинула руками премилые сухие стебельки на краю обрыва и посмотрела вниз. Тут было не так уж высоко, метра три, но внизу – только несимпатичные ноздреватые камни. Хотя если повиснуть на руках, а потом упасть на что-нибудь помягче…
– Прыгай, я тебя поймаю! – пообещал Мик, добровольно принимая на себя ответственную роль чего-то мягкого.
Он действительно оказался довольно-таки удобным посадочным местом, и я себе ничего не отбила. Это меня очень обрадовало. Я наконец поверила, что жизнь налаживается! Черная полоса, похоже, сменилась белой.
– Кстати, о полосах! – железным голосом пролязгала Нюня. – Я требую скорейшего перехода к водным процедурам!
Я передала ее настоятельное пожелание Мику, и он неожиданно легко согласился:
– Сейчас к морю спустимся, там и отмоешься.
К морю!
Я обрадовалась пуще прежнего, размечтавшись о лазурных волнах и золотом песочке.
Действительность оказалась намного суровее.
Вызвав небольшой камнепад, мы спустились к морю по узкой расщелине, которая в средней своей части густо курчавилась зеленью, а ближе к воде совершенно полысела. В складке меж двух до блеска отполированных черных скал зловеще плескалась и утробно булькала темная вода.
– Мне тут мыться? – опасливо спросила я.
– Вода чистейшая, – ответил Мик. – Это дно темное, да еще тень сверху падает.
Он с наслаждением умылся, фыркнул и посмотрел на наручные часы:
– На банно-прачечные процедуры даю тебе двадцать минут. Смотри, чтобы к моему возвращению ты была готова.
– К чему? – само сабою вырвалось у меня (попутал бес Тяпа).
Голливудский товарищ ухмыльнулся. Я покраснела.
