— Да. Половина — ваша. К тому же мы с вами вдвоем разопьем бутылку самого модного шампанского в мире!
— Я не пью шампанского. И вы не интересуете меня как собутыльник…
— Готова выступить в любом качестве…
— У вас есть с собой диктофон? — спросил следователь.
— Спрашивать об этом журналиста то же самое, что спросить, есть ли на нем, простите, трусы! — Курляндская достала из сумочки крохотный серебристый «Сони», помахала им в воздухе.
Воронов усмехнулся, про себя подумав, что насчет диктофона он как раз-таки не сомневался.
— Он выключен?
— Конечно! — сказала она.
— Дайте его мне.
Воронов взял диктофон, проверил. Выключен. Спрятал его в ящик стола. Он был опытен и не хотел лишних неприятностей.
— Другие записывающие устройства имеются?
— Ну… Телефон. Вот. А что? Боитесь, что я…
— Выключите его и положите на стол, пожалуйста.
Телефон он убрал в тот же ящик.
— Хотите, чтобы я записывала от руки? Любой каприз, Виталий Дмитриевич! Еще какие-нибудь пожелания? Могу станцевать, могу раздеться и интервьюировать вас в красном белье! Могу после каждого вашего ответа кричать в окно, что я люблю вас! Пожелайте только чего-нибудь!
— Хорошо. Слушайте меня внимательно, — сказал Воронов. — Я дам вам информацию, которую вы хотите. Кратко или развернуто, как угодно. Но не в виде интервью. Просто голая информация. Мое имя, моя должность не должны предаваться огласке. Как это у вас принято: «неназванный источник в правоохранительных органах сообщил, что…» Что-то в этом роде. Это мое первое пожелание.
Курляндская посмотрела в потолок, подумала.
— Годится! — сказала она.
— Второе. Говорить будем не здесь. В час у нас перерыв, ждите меня в кафе «Эдем», это в трех кварталах отсюда, в сторону автовокзала. Заходите со двора в банкетный зал, я предупрежу кого надо…
Воронов задумался. Он чувствовал себя преступником.
— Как вы уже догадались, никаких записывающих устройств. Я должен прочесть то, что получится — это обязательное условие.
Она картинно расставила руки:
— О чем речь!
— И третье. — Воронов кашлянул. — Деньги я хочу получить в течение недели. Это тоже обязательное условие…
— Да хоть завтра! — воскликнула Курляндская. — Да хоть сегодня вечером!
Воронов почувствовал, что у него стало мокро под мышками.
— Хорошо, — сказал он. — Значит, до обеда.
И опять кашлянул. Ему вдруг показалось, что возвращается та дикая сопливая простуда, которая мучила его на прошлой неделе…
Первое, что он сделал, войдя в «Эдем», — заказал рюмку водки. Пожалуй, это был первый случай в его практике, когда он выпивал в рабочее время. Впрочем, зарабатывал деньги таким образом он тоже впервые в жизни.
— Блинов — сантехник, сексуальный маньяк-убийца. Они постоянно ссорились, Блинов ему угрожал, провоцировал…
Деревянные стены с распяленной медвежьей шкурой, тяжелые деревянные столы и лавки. Воронов ел пельмени с медвежатиной и одновременно говорил. Женя, не притронувшись к кофе, быстро писала. Почерк оказался неприличным — как и все у Курляндской. В начале предложения буквы еще как-то пытаются сохранить осанку, дистанцию и четкость, но потом просто валятся друг на друга, укладываются влежку и сливаются в одну дрожащую линию, напоминающую энцефалограмму коматозника.
— …Но Мигунов оказался проворней, он все же бывший офицер, полковник, и он задушил нападающего…
Воронов не представлял, как она будет потом разбирать свои каракули. К счастью, его это нисколько не заботило — да и ее, судя по всему, тоже… В час сорок он напомнил, что время подходит к концу — в три у него очная ставка.
— Никаких проблем, — сказала Курляндская. — Главное я записала, а остальное запомнила. И мы прямо сейчас с вами рассчитаемся…
— Мы? Кто «мы»? — насторожился следователь.
В этот момент из общего зала в кабинет для VIP-персон вошла стройная брюнетка лет тридцати пяти с быстрыми внимательными глазами. Легкий, не по сезону, серебристый плащик с приподнятым воротником, черный, в редкий белый горошек шарф, изящные черные ботиночки на высокой «шпильке», тонкие колготки телесного цвета, — выглядела она очень элегантно. Красивая черная сумка через плечо, в руках — квадратный предмет в оберточной бумаге.
— Здравствуйте, Виталий Дмитриевич.
— Простите… — следователь вопросительно посмотрел на Курляндскую, затем на нежданную гостью.
— Познакомьтесь, Виталий Дмитриевич, это Маргарита — заказчик материала! — Курляндская улыбнулась с самым невинным видом.
— Мардж Коул, — сказала брюнетка, протягивая руку. — Можете звать меня на русский манер — Маргарита, Рита. Или Марго. Как вам удобнее.
Черт, да она еще иностранка! Лицо Воронова напряглось и застыло.
— По-моему, мы так не договаривались. У нас частная встреча, а не собрание трудового коллектива, — сказал он и поднялся, собираясь уйти. — При посторонних я говорить отказываюсь.
— Я не посторонняя, — произнесла Маргарита Коул.
Мало того, что она говорила без малейшего акцента, тембр голоса, манера держаться, большие карие глаза излучали спокойную уверенность в том, что все обстоит именно так, как она говорит. Что она и в самом деле не посторонняя, а в ее появлении здесь нет ничего предосудительного или способного внушить какие-то опасения разумному, не подверженному беспочвенной панике человеку.
— Маргарита привезла ваши деньги, Виталий Дмитриевич, — заметила Курляндская, помешивая остывший кофе. — Вы же сказали, что это срочно.
Воронов остановился, бросил изучающий взгляд.
Правильные черты лица. Холодные умные глаза. Царственные манеры. Располагающая аура. В лице нет ничего яркого и броского, но, несомненно, это красивая женщина. Не «смазливая», не «симпатичная». Именно красивая, причем знающая себе цену. И это не Женя Курляндская, это совсем другой уровень.
— Не надо меня бояться, — она потрясла неловко вытянутой рукой.
Воронов с запозданием пожал узкую теплую кисть, выдавил:
— Воронов. Виталий Дмитриевич… Извините…
— На самом деле Мигунов — это моя тема, — сказала Маргарита, усаживаясь за столик. — Я занимаюсь им с 2002 года, когда его только начинали судить…
— Закажете что-нибудь? — к ней подскочил официант, учтиво склонил голову.
Она отрицательно покачала головой, и тот испарился с легким поклоном. Воронов невольно отметил, что даже ему никто в «Эдеме» таких знаков внимания не оказывал.
— Но я хотела, чтобы этот материал сделала именно Женя. Мне показалось, она скорее найдет к вам подход. И, видите, не ошиблась.
Женя слегка подвигала бровями, изображая приступ скромности.
— Здесь нет ни грамма корысти или самомнения, поверьте, — продолжала Маргарита. — Мне нет
