Я знаю, что вы, дорогой читатель, думаете, о да! Мол, в своих азиатских историях господин Крахт рассказывает одни небылицы. Он слишком многое приукрашивает. Он старается описать мир более приятным, чем тот есть на самом деле. Но жизнь в Бангкоке — не бесконечное чаепитие на террасе Oriental Hotel. Быть такого не может, думаете вы, чтобы дома у господина Крахта то и дело появлялись все эти странные писатели и сомнительные хорватские послы и чтобы они целыми днями ничего другого не делали, кроме как болтали о сандалетах Prada, слушали Иму Сумак[181] и читали друг другу стихи Т. С. Элиота. Где же тогда все земное — где грязь, повседневность, где то, что считается нормальным? Где банальные служащие и еще более банальные секс-туристы, где бедность и отчаяние?

Поэтому, дорогой читатель, сегодня я хотел бы, наконец, поведать вам об одной из странных теневых сторон города. А именно — о своих переживаниях в немецком посольстве. Все было так: паспорт моей спутницы оказался просроченным, и она подала заявление о выдаче ей нового. А поскольку моя спутница не привыкла обременять себя такими вещами, я предложил, что сам заберу ее новый заграничный паспорт. Итак, ровно в восемь тридцать утра я стоял во внутреннем дворе немецкого посольства — аккуратно причесанный, с соответствующей бумагой в руках.

Нужно было вытянуть номер очереди, стало быть, я его вытянул и принялся ждать. Я уселся на стул, откусывал по кусочку от круассана, который мне дала с собой моя спутница, и рассматривал внутренний двор. Светило солнце, и несколько воробьев дрались за крошки под моим стулом.

Весь внутренний двор заполняли немцы, одни мужчины. Они сидели на скамейках или стояли, прислонившись к стенам посольства, и сильно потели, хотя было еще рано и совсем не так жарко. Все пришли в шортах и облегающих футболках, среди них было много усатых. Здесь собрались, наверно, человек триста. Я долго смотрел на этих немецких мужчин, прежде чем заметил, что каждый из них привел с собой женщину — таиландку. Некоторые женщины держали своих немчиков за руку, иные стояли в сторонке, стыдливо уставясь в землю или обкусывая ногти.

В чем секрет притягательности одутловатых, очевидно немытых немцев для изящно-миниатюрных, приличного вида таиландок? Очень просто: все эти женщины ждали виз. Мужчины пообещали, что женятся на них, и теперь они ждали разрешения поехать в Германию, на холодную родину своих новых мужей. Все это настроило меня на задумчивый лад, и я сам не заметил, как доел круассан.

Рядом со мной какой-то мужчина заполнял формуляр, а я заглядывал ему через плечо. Он, похоже, был здесь, во внутреннем дворе немецкого посольства, единственным немцем, который не привел с собой таиландки. Зато его сопровождала немецкая женщина. Она явно исполняла роль дирижера и подсказывала ему, что писать, я же наклонился поближе, чтобы прочесть фамилию, которую он только что внес в предусмотренную для этого графу. Он написал: «Супруги Эенбом».

Господину Эенбому было, вероятно, лет шестьдесят. Заполняя бланк, он непрерывно дымил сигаретой, а волосы он зачесал от левого уха наверх, чтобы прикрыть лысину. В нагрудном кармане его рубахи с короткими рукавами торчало несколько шариковых ручек. Не знаю почему, но мне понравился господин Эенбом. Он, как ни странно, сразу производил впечатление честного человека. Я вгляделся пристальнее. В верхней части его формуляра был изображен федеральный орел, а под ним значилось: «Заявление с просьбой о предоставлении помощи в немецкое посольство, Бангкок».

Знаю, что вести себя подобным образом неприлично, но теперь я просто не мог удержаться от того, чтобы заглянуть в формуляр еще раз. Капля пота скатилась с носа господина Эенбома и упала на бумагу. Госпожа Эенбом, недовольно хмыкнув, что-то сказала мужу. Господин Эенбом кивнул, поправил соскользнувшие с лысины пряди волос и написал на листке следующее: «Моя жена и я забронировали в авиакомпании LTU билет в Бангкок. Но оказалось, что в банкоматах Бангкока я не могу получить деньги по карте ЕС. Я не знал об этом заранее. Мой лимит по Mastercard тоже уже превышен. Теперь мы остались совершенно без денег, а наш обратный полет (LTU) в Германию состоится лишь через две недели. Мы просим о помощи».

Я откинулся на спинку стула. Черт побери! Я вдруг почувствовал величайшее уважение к работе немецкого посольства. Разве такое бывает? Как грандиозно, как демократично, как любезно — совершенно не по-немецки. Я сразу пришел в прекрасное настроение, наклонился к чете Эенбом и сказал:

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, но я без разрешения прочитал ваш листок. Вы позволите дать вам совет? Вы можете авизовать деньги из дома через фирму Western Union. Как правило, это занимает считанные минуты.

Господин и госпожа Эенбом повернулись ко мне. Мне, видимо, следовало бы держать язык за зубами. Взгляд, которым они меня одарили, не мог быть мрачнее, даже если бы я сказал, что болен проказой. Госпожа Эенбом скомкала листок, взяла мужа под руку, оба встали и, не удостоив меня больше ни единым взглядом, пересекли внутренний двор посольства.

Через некоторое время на небольшом цифровом табло на стене появился мой номер, я подошел к окошку и забрал новый заграничный паспорт своей спутницы. Покидая посольство, я робко пробирался вдоль стеночки и смотрел в землю, весь этот инцидент был мне ужасно неприятен.

Дома я застал гостя — всегда безупречно одетого кинопродюсера Ольрика Клайнера. Он только что сильно ушиб копчик в нашем бассейне, и моя спутница была занята тем, что вновь и вновь меняла ему марлевые повязки, которые перед тем держала в открытом холодильнике. Оба ели ложечками манговое мороженое, и, едва я зашел на кухню, моя спутница предложила сразу отправиться всем вместе в Oriental Hotel, чтобы выпить там по паре коктейлей.

Ха, скажете сейчас вы, дорогой читатель. Вот он и попался. Опять, значит, Oriental Hotel! Минуточку терпения, пожалуйста. История еще не закончена: в баре Oriental Hotel каждый заказал себе по сингапурскому слингу, копчик Ольрика Клайнера пульсировал через повязку, а я по какой-то причине обернулся и увидел чету Эенбомов, которая в исключительно хорошем, можно даже сказать, в приподнятом настроении двигалась через вестибюль. Они забрали ключ у регистрационной стойки и вошли в лифт.

Я вскочил, подбежал к портье и незаметно сунул ему в руку двадцать долларов. Я-де корреспондент солидной газеты Welt am Sonntag, объяснил я, эта пожилая супружеская пара, случаем, не…

Конечно, тонко улыбнувшись, подтвердил портье. Конечно, это были мисс и мистер Эенбом. Они уже несколько недель живут у нас, сказал он, в Joseph Conrad-Suite[182]. Только что они продлили свое пребывание здесь, в Oriental Hotel, еще на две недели. Мисс и мистер Эенбом, вероятно, очень известны в Германии, сказал портье, слегка коснулся указательным пальцем крыла носа и подмигнул мне. У меня не было слов, я закрыл глаза. Порой мне все кажется сплошным безумием.

Сингапур — самый жуткий город из тех, какие я знаю. Ну да, я несколько преувеличиваю. Могадишо еще хуже. Кабул, естественно, тоже. Однако в этих двух городах царят анархия и непостижимое для западного наблюдателя безумие: за малейшую провинность в Кабуле, например, побивают камнями, а в Могадишо пристреливают.

В Сингапуре, напротив, господствует скорее противоположность анархии и безумию: улицы там чище, чем в Цюрихе, там существуют аж пять бутиков Prada и сотни кафе-мороженых Haagen Dasz, и каждый год правительство этого города-государства разрабатывает новый план на тему «Будьте взаимно вежливы», который рекламируется расклеенными повсюду афишами.

План текущего года, например, рекомендует здешним гражданам всегда пропускать соседа первым в лифт, не вешать белье над тротуарами, чтобы падающие с мужских рубашек капли не попадали за шиворот прохожим, — и, конечно, в очередной раз подтверждает охотно и часто формулируемый тотальный запрет