уже не ощущала прежней веселой легкости на сердце, при виде стольких незнакомых лиц она сжалась, ушла в себя; мало того что образовался солидный круг важной и церемонной публики, вполне под стать сэру Томасу и леди Бертрам, Фанни опять и опять призывали для испытания куда более тяжелого. Дядюшка представлял ее разным гостям, и ей приходилось участвовать в разговоре, и делать реверансы, и опять разговаривать. Трудная то была обязанность, и всякий раз она смотрела при этом на Уильяма – с какою непринужденностию он проходил в глубине залы – и жаждала быть подле него.
Появленье Грантов и Крофордов произвело благоприятную перемену. Чопорность отступила пред их простотой и естественностью, пред их широким знакомством: общество распалось на несколько небольших кружков, и всем стало уютнее. Фанни воспользовалась этим, и, свободная от усилий, которых от нее потребовало светское поведение, была бы снова счастлива, сумей она удержаться и не переводить взгляд с Эдмунда на Мэри Крофорд и обратно. Та сегодня само очарование – и кто знает, к чему это приведет. Раздумьям Фанни пришел конец, когда она осознала, что пред нею стоит Крофорд, и, почти тотчас пригласив ее на два первых танца, он тем самым правил ее мысли в другое русло. Радость ее от этого была сродни ощущению смертника, которому отменили смертный приговор. Быть ангажированной на первые же танцы так замечательно, ведь открытие бала неотвратимо приближалось, а она столь невысоко себя ценила, что думала, будто, не пригласи ее Крофорд, никто бы не пожелал стать ее партнером и не обошлось бы без чьего-то вмешательства, расспросов, суеты, а это было бы ужасно; однако же ей неприятна была некая многозначительность, с которой он ее пригласил, и она подметила, он бросил быстрый взгляд на ее цепочку, и в глазах его мелькнула улыбка, да, так ей показалось, и Фанни вспыхнула, и тошно ей стало. И хотя второго взгляда, который мог бы ее встревожить, не последовало, хотя обращение Крофорда было всего лишь сдержанно любезным, ей никак не удавалось справиться со своим смущеньем, еще увеличившимся при мысли, что Крофорд понимает его причину, и она не могла успокоиться, пока он не поворотился к кому-то другому. Тогда она понемногу вновь воспрянула духом, искренне довольная оттого, что у ней есть партнер, добровольный партнер, пригласивший ее до начала танцев.
Когда общество направилось в танцевальную залу, Фанни впервые оказалась подле мисс Крофорд, и та немедля, с улыбкою и уж вовсе недвусмысленно посмотрела на украшение, на которое прежде мельком глянул ее брат, и заговорила было об этом предмете, но Фанни, желая поскорей переменить тему, поспешила объяснить ей, откуда взялась вторая цепочка – цепочка для крестика. Мисс Крофорд слушала, и все предназначавшиеся Фанни похвалы и все намеки вылетели у ней из головы, лишь одно чувство завладело ею, и блестевшие до того глаза ее заблестели еще ослепительней, и она воскликнула пылко и радостно:
– Подарок от него? От Эдмунда? Как это похоже на него! Никакой другой мужчина не подумал бы об этом. Я безмерно его уважаю. – И она огляделась по сторонам, будто ей не терпелось высказать свое уважение ему самому. Но его не оказалось поблизости, он сопровождал нескольких дам, выходящих из комнаты, а к Фанни и мисс Крофорд меж тем подошла миссис Грант, взяла их под руки, и они последовали за всеми остальными.
У Фанни упало сердце, но поразмыслить даже о чувствах мисс Крофорд она не успела. Они вступили в танцевальную залу, играли скрипки, душа ее пришла в волненье и уже не могла сосредоточиться ни на чем серьезном. Надобно было наблюдать за общими приготовлениями, смотреть, что делается вокруг.
Скоро к ней подошел сэр Томас, спросил, ангажирована ли она, и в ответ услышал именно то, чего ждал: «Да, сэр, меня пригласил мистер Крофорд»; Крофорд был неподалеку, сэр Томас подвел его к Фанни, говоря что-то, из чего она поняла, что именно ей предназначено быть в первой паре и открывать бал, – о таком она и помыслить не могла. Всякий раз как она предвкушала сегодняшний вечер, для нее само собой разумелось, что открывать бал будут Эдмунд с мисс Крофорд, и сейчас она так была поражена, что, хотя новость эту услышала от самого дядюшки, все же не удержалась от удивленного восклицанья, намекнула, что для этого она никак не подходит, даже взмолилась, чтоб ее уволили от подобной чести. Уже сама попытка противоречить сэру Томасу свидетельствовала, до какой Фанни дошла крайности, но его слова и вправду безмерно ее ужаснули, и, глядя ему в лицо, она сумела вымолвить, что надеется, что он распорядится по-другому, но напрасна была надежда; сэр Томас улыбнулся, попытался ее приободрить, а потом посмотрел на нее с самым серьезным видом и самым решительным образом произнес: «Все будет так, как я сказал, моя милая», и Фанни не осмелилась более вымолвить ни слова; а в следующее мгновенье Крофорд уже вел ее в конец залы, и они остановились там, ожидая, чтоб к ним присоединились остальные танцующие, пара за парой.
Фанни сама себе не верила. Оказаться во главе такого множества утонченных девушек! Честь слишком велика. С нею обходятся как с ее кузинами! И она унеслась мыслями к обеим кузинам и с самой неподдельной искренней нежностью пожалела, что они сейчас не дома и не могут занять подобающее им место в этой зале и вкусить свою долю развлечений, которые, конечно, привели бы их в восторг. Сколько раз они вслух мечтали о бале у себя дома как о величайшей радости! И вот в Мэнсфилд-парке дают бал, а их нет дома, и открывает его она, да еще и с Крофордом! Наверно, теперь бы они уже не позавидовали, что честь эта досталась ей; но, оглядываясь назад, вспоминая, как все они жили осенью, как относились друг к другу, когда однажды уже танцевали здесь в доме, она и сама с трудом понимала, что же происходит сегодня. Бал начался, Фанни была скорее польщена, чем счастлива, во всяком случае, при первом танце; ее партнер был в превосходном настроении и пытался и ей его передать, но она слишком была испугана и потому никак не могла радоваться, по крайней мере до тех пор, пока ей не перестало казаться, что на нее все смотрят. Однако ж, юная, хорошенькая и послушная партнеру, она и в неловкости своей была грациозна, и мало кто в этой зале не склонен был ее оценить. Она привлекательна, скромна, она племянница сэра Томаса, и, как скоро было замечено, ею восхищается мистер Крофорд. Этого оказалось довольно, чтобы всех к ней расположить. Сам сэр Томас наблюдал с немалым удовлетвореньем, как она скользит в танце; он гордился племянницею, и, не в пример миссис Норрис, отнюдь не считая, будто всей своею прелестью она обязана переселению в Мэнсфилд, он был доволен собою, оттого что оделил ее всем прочим: образованием и хорошими манерами она обязана ему.
Мисс Крофорд читала многие мысли сэра Томаса, когда он стоял и смотрел в залу, и, вопреки всем несправедливостям по отношению к ней, которые он совершил, желая показать себя с наилучшей стороны, она воспользовалась случаем и подошла к нему, чтоб сказать несколько приятных слов о Фанни. Ее похвалы были сердечны, и он принял их именно так, как ей хотелось бы, присоединяясь к ним в той мере, в какой позволяли его обычная сдержанность, учтивость и неторопливая манера речи, и явно был более подготовлен к такому разговору, нежели леди Бертрам, которую Мэри увидела на диване неподалеку и прежде, чем танцевать, подошла к ней сказать, как мило выглядит Фанни.
– Да, она и вправду хорошо выглядит, – невозмутимо отвечала та, – Чепмэн помогла ей одеваться. Я послала к ней Чепмэн. – Так она была поражена собственною добротою, когда вдруг послала к племяннице Чепмэн, что это не шло у ней из головы.
Тетушку Норрис мисс Крофорд знала слишком хорошо, чтоб вообразить, будто можно ее порадовать, похвалив Фанни; и она обратилась к той, как того требовал случай:
– Ах, сударыня, как же нам сегодня недостает наших дорогих миссис Рашуот и Джулии!
И тетушка Норрис вознаградила ее всеми улыбками и любезностями, на какие только у ней достало времени среди множества самой себе навязанных дел – она подбирала игроков в карты, кой о чем намекала сэру Томасу и старалась пересадить всех маменек и прочих сопровождающих в более удобную часть залы.
