Вначале я ехала и сглатывала слезы. Еще прокручивала фразы из утреннего разговора с Марусей, еще жег мое ухо жаркий шепот – «думай обо мне, хорошо?»… А потом переключилась на дорогу. Чем хороша машина – она забирает тебя целиком, потому что у движения своя логика. Когда к голове приделываются колеса, ты чувствуешь себя властительницей мира, правишь собственной судьбой. Я свободна – от разговоров, обязательств, от статусных разборок, переносимых из Москвы в любой другой город мира, как только там появляются наши. Русские люди некосмополитичны по своей природе – мы тащим за собой свою систему ценностей и отношений.

Теперь я принадлежала самой себе и могла наконец вникнуть в чужую жизнь как ее действенный участник. Машин было прилично. Дорога петляла вдоль берега, иногда удаляясь от кромки моря. Жуан-ле- Пен, Антиб, Сен-Лоран-дю-Вар… Я без сожаления проскакивала указатели. Я могла здесь остановиться, но ехала дальше – не потому, что обязана ехать именно в Ниццу, а потому что мне так хотелось. Вот разница между заданным и выбранным по собственной воле маршрутом.

Меньше чем через час я вкатилась на набережную des Anglais. Надо следить за светофорами, которых здесь куча, а я ищу глазами отель Negresco. Чтобы прибавить его к коллекции оживших фотографий из туристических рекламных буклетов. Вот он, Negresco, вот я – в темных очках, в белом жакете, картинка совмещается с реальностью, это значит – приехали. Надо искать место для парковки.

Ницца после карманного Канна кажется огромной – широкая подкова пляжа огибает залив, много воздуха и света – здесь легче дышится. Или это я оторвалась от удушающих московских людей? Широченный променад вдоль моря, скамейки под навесами для принятия воздушных ванн. Не хватает только бювета и курортников с кружками для целебной желудочной воды. Впрочем, здесь все целебное – даже воздух. Город-курорт. Этот профсоюзно-санаторный эпитет отлично подходит к Ницце. Здесь точно можно вылечить любую хандру. И народ лечится: валяется на пляже, ест мороженое на берегу, расплавляясь под солнцем юга. Только с парковкой проблемы – я еле-еле приткнула машину на одной из улочек, параллельных набережной.

В приморском городе ориентироваться просто – все дороги ведут к морю или наоборот. Я бежала под горку, к голубому просвету между домами. Кафе, куча парикмахерских (двери открыты настежь, и оттуда доносятся завывания фенов, французы, наверное, никогда не моют голову дома), сувенирные лавочки… Наконец дома расступились и открыли мне вид.

Ницца. Налево и направо, вперед и вдаль – залив, вода, волны и правда лазурного цвета. Вот он где, Лазурный Берег. Здесь даже другой свет – насыщеннее, чем в Каннах.

И куда теперь? Позади меня был небольшой скверик, карусель – как в фильме «Мэри Поппинс», отель Le Meridien с «Макдоналдсом» на первом этаже, совершенно неуместном в этом месте. С другой стороны – если это город наивной русской мечты, то все как раз в тему – и аттракцион, и детская еда. Снизу из-под зонтиков запахло чем-то вкусным. Я спустилась на пляж, в ресторан. Ценовой пик наблюдался по позиции «креветки» – я заказала их.

Рядом обедали пожилые пары, французы, итальянцы, англичане. В единственном числе была только я. Интересно, что они обо мне думают? Например, что я независимая молодая европейка, которая вот так проводит каникулы. Или я писательница, обдумывающая свой первый большой роман. Писать здесь наверняка хорошо. В воздухе ощущалось легкое шампанское брожение, от которого мысли становятся точнее и изящнее. Москва твою голову тянет вниз, прессует, превращает мозги в вязкую студенистую кашу, густеющую под воздействием негативных обстоятельств и ядовитых выхлопов. Здесь все становится газообразным, летучим, радостным. Или это морской воздух? Интересно, свобода – это природное явление или традиция, которая витает в воздухе? Почему еще в самолете, несущем на борту запас этого кислорода, ты свободен, а стоит только сунуть нос в гофрированную трубу и напороться на родные приграничные лица с глазами, холодными, как дуло наградного пистолета Феликса Эдмундовича, все внутри каменеет и напрягается?

Здесь, сидя на берегу, я дала себе слово сохранить, донести и не потерять это счастье – дышать свободой.

Я еще час просидела просто так, чтобы впитать наслаждение впрок. Витаминов должно хватить надолго.

Нырнула в город – и сразу же пропала. Почти сразу за Le Meridien начинались магазины. На углу Louis Vuitton, потом Armani, Giorge Rech, Sonia Rykiel, Dior, Bally… У меня загорелись глаза. Я зашла в Sonia Rykiel. Вот эта Соня точно знает механизмы шопинга. В Москве таких вещей нет. На полках стояли розовые и черные бархатные несессеры, сумочки, косметички на все случаи жизни, со стразами и цветами. Игрушечные радости больших девочек. Я всегда знала, что покупать – это доигрывать в детскую игру. Вот почему русские так активно покупают – не во что было играть в детстве. Мы с Олейниковой однажды признались друг другу в постыдной страсти к огромным плюшевым зверям. Очень хотелось, чтобы кто-нибудь подарил нам такого зверя. Но никто не дарил, все думали, что мы выросли. Еще бы, от возраста плюшевого медведя нас отделяло не меньше четверти века.

– У тебя в детстве какие любимые игрушки были? – спрашивала меня Светка.

– Кукла была немецкая – стюардесса, белый медведь, волчок, собака Динка и луноход. Такой заводной, с космонавтами на борту, – у меня список был небольшой.

Олейникова была побогаче. Из-за границы ей привезли куклу Барби-балерину, к которой Светка не разрешала прикасаться никому. Меня допустила всего пару раз, и я тогда с восторгом обнаружила, что коленки у нее подгибаются. Светка звала ее Яна Каваллери. Предвидя, видимо, встречу России с Роберто Кавалли.

– Ну, Яну-балерину ты помнишь. Еще у меня были два медведя – их звали братья Потыгины.

– Надо было Потанины.

– Ха! И голубая собака Гав, – я помнила эту собаку с лицом гуманоида, – и еще кукла Маша. Я играла в школу. Маша была отличницей, а Потыгины – хулиганы, я им двойки ставила.

– А ты устрой им встречу выпускников. Знаешь, что будет?

– Что?

– Потыгины стали бизнесменами, начинали как челноки, теперь нефтью приторговывают, старший брат – олигарх, младший – депутат от «Единой России». Яна Каваллери победила в конкурсе красоты, походила пару лет моделью, в Париж не взяли, и вышла замуж за одноклассника-олигарха Потыгина. Голубой Гав стал пидором, работал диджеем в ночном клубе и сторчался. А Маша-отличница лечится в клинике неврозов.

– Какая ты циничная, Аленка, – смеялась Светка.