нарезая слой за слоем по горе, оказывается, и тут есть порт, яхты на голубом фоне. Мы въехали в тенистую рощу. Как пахнет! Полезный эвкалиптовый запах. Экскурсию на английском я не слушала, просто дышала… Как жаль, что завтра уезжать. То, что мы не выполнили задания Волковой, меня не тревожило. Паровоз остановился на смотровой площадке: 15 minutes stop.

Я понеслась вверх по лестнице. С горы открывался вид на город. Море было слева, Ницца справа, я посередине. Наконец я увидела всю подкову залива, место, где валялась только что, собор внизу. Ба-а-мм! Над городом поплыл колокольный звон. Море, запах хвои и этот звон, зовущий прихожан к службе. На самой высокой точке, где ближе всего к Богу, я шепнула ему на ухо самую тайную свою мечту…

В начале двенадцатого я стояла в центре большой компании разноязычных людей, имен которых не знала. Мы не сразу нашли яхту – крутились, плутали и, наконец, в самой дальней точке от берега отыскали ее. Никаких парусов – трехэтажный здоровенный катер. Мила стояла на палубе: «Сюда! Сюда!»

Внутри обнаружилась смесь эстетики раннего Голливуда и позднего «Титаника»: канаты, медяшки, надраенные до блеска, инкрустированные полы, по которым страшно ступать, полосатые стулья, расставленные на палубе, открытая веранда с джакузи.

В кают-компании были накрыты столы. Сколько же народу может сюда влезть? Гости тут же рассредоточились по палубе. Я подошла к краю борта, свесилась вниз – моря не было слышно, все заглушала музыка. Официанты разносили шампанское.

– Как отдыхаете, Аленушка? Что пьете? – Мила подошла ко мне с бокалом.

– Все чудесно, спасибо, шампанское замечательное.

– Да, это Diamonds, чуть дороже Cristal, но намного лучше.

– Какая красивая яхта… Я их так люблю.

– Любите лодки?

– Очень!

Я вообще-то впервые была на яхте, но дорогу в порт проторила давно.

– А я не очень. Муж с институтских времен этим увлекается, еще на Клязьме начинал. Теперь, когда мы здесь, он живет на этой лодке по нескольку дней. А я больше дом люблю. Вы приезжайте летом к нам, Аленушка, поживите. Я вас все время приглашаю, а вы упрямитесь.

Действительно, что это я в самом деле? За Канны я готова была пообещать Миле что угодно.

– Обязательно, этим летом!

Надо сделать все, чтобы получилось. Зацепиться в этих краях.

Народу становилось все больше, стульев не хватало, гости уже сидели на спинках диванов, Мила побежала здороваться с вновь прибывшими…

Я спустилась вниз. Ого, а здесь библиотека! Французские, русские книжки, что-то про медиа – муж Ямбург был рекламный магнат. Ирвин Шоу, «Вечер в Византии». Теперь это моя любимая книжка про Канны…

Я перелистывала страницы.

– Ты чего здесь сидишь? Там все наверху танцуют! – передо мной возникла Настя. – А-а, эту книжку Сашка Канторович любит. Мне тоже надо почитать. Алена, знаешь, я давно хотела сказать…

Она присела рядом.

– Ты извини, что тогда так вышло из-за меня. С той статьей… Я накрутила Сашку, я тебе не доверяла тогда – думала, вдруг это все-таки ты про меня рассказала. Прости, а? Сашка разозлился, а потом переживал ужасно, когда тебя уволили. И я тоже…

– Но ты же хотела быть главным редактором? – я все-таки не удержалась. Настя смутилась.

– Я тогда в истерике была, испугалась, что меня выгонят с телика, засуетилась… Но я не хотела, чтобы ты пострадала, так вышло. Я же знаю, как ты Сашке помогала – со мной, с Аркашей. Я тебе благодарна, правда. Простишь, а?

Мне стало тепло и спокойно. От этих слов, от едва заметного покачивания на волнах. Наконец я пришла в равновесие.

– Уже давно простила.

– Хочешь, я тебя в передачу приглашу? Попиарим тебя, поговорим о глянце. Давай, а?

– Здорово. Спасибо.

– Ой, у тебя такие же босоножки, как у меня, McQueen, да? – щебетала Настя и тянула меня наверх. – А вчера у тебя были Chanel, я заметила…

Там все было в самом разгаре. Французская и русская речь, жаркие дружеские объятия, музыка, дым, смех. Про кино здесь никто не говорил – говорили про лодки, особняки, про деньги, про чьи-то разводы. Лазурная Рублевка, Рублевка в глазури… Васильев гладил по худой спине девицу лет двадцати пяти. Лия, Мила, Настя, я закружились в хороводе.

– Я ее вот с такого возраста знаю, на руках ее качала, – кричала Островская Миле и показывала на Настю. – Она мне как младшая сестра!

Настя хохотала.

– Девки, мы вместе, это дико круто!

Танцевать не хотелось. Видимо, я перестаралась вчера. Я отошла в сторону, пошла вдоль левого борта, к корме, где меньше слышно музыку. Вниз по лестнице застучали каб­луки…

До меня доносились обрывки разговора, заглушаемые плеском волн.