и хлопнула дверью.
Навстречу мне шла медсестра.
– Девушка, обратно заходите. Сейчас клизму вам будем делать.
Да, говна на сегодня многовато.
Зато теперь я могу уединиться. Хотя бы по такому символическому поводу.
– Алена, ты скоро? Мне скучно одной.
А я сидела в туалете. У меня железная отмазка – не хочу видеть тебя, дура, лучше смотреть в унитаз. Какого черта я вообще здесь нахожусь? Что изменит операция – глаза, жизнь, судьбу? Нет, мне надо умереть и родиться заново. Красивой, богатой и счастливой.
– Алена, у тебя телефон звонит в сумке! Передать тебе?
Сука, ты оставишь меня сегодня в покое?!
Я слышала истерические трели, но не реагировала. Наверное, мама. Ей я ничего не сказала про операцию. Ее отношение к усовершенствованиям было абсолютно пещерным. Мама не понимает, по каким законам вращается мир, и еще предъявляет ко мне требования, как будто я могу что-то в нем изменить!
В каком-то фильме было сказано: а не надо думать, что твой единственный ребенок будет счастливым…
Когда я вышла из своего заточения, Ведерникова встретила меня чаем.
– Ты чего так долго? Я боялась, что тебе плохо стало.
Вас видеть – худшее из зол.
Поздно было проситься в отдельную палату…
Я, как всегда, сама себе устроила испытание. Уверена, что девяносто процентов пластических пациентов – тайные мазохисты. Все, кроме тех, которые попадают по медицинским показаниям. Вот Ведерникова не мазохистка. И будет еще краше, чем была.
Из глубины моей сумки с ночной рубашкой, пастой и щеткой доносились громкие вопли. Я бросилась на нее, как на агонизирующую жертву. Так дерет лев в Африке антилопу, которая задрала его уже звонить бесконечно!
Да кто это?! Номер скрыт.
– Да, алле, – ответила я с интонацией магазинного грузчика. Надоело быть любезной и милой. Почему я всем должна, а мне никто ничего?
– Алена? Это я. Почему не отвечаешь? Уже час пытаюсь дозвониться.
Это был он. Тягучий, густой голос в трубке.
– Я отвечаю, – на этот раз не буду церемониться.
– Что-то случилось? Ты расстроена чем-то?
– Ничем.
– Быстро говори, как там у вас дела?
– У вас? Это у кого? – я посмотрела на Настю. Она, хлопая огромными прекрасными глазами, грызла печенье. Печенье ей тоже не вредит.
– Ну, у тебя, например.
– У меня, например, нормально. Ты еще что-то хотел спросить?
– Ален, что-то случилось у тебя? Говори, я не смогу долго…
– А не надо долго, я уже все сказала. Настя сидит напротив меня. С ней все в порядке, ты уже с ней сегодня говорил, да?
– Да, она звонила мне сегодня. Ты про себя расскажи. Ты чего там делаешь у нее, почему домой не едешь?
Я все-таки вышла в коридор. Присутствие Ведерниковой меня смущало. А ее мое – нет. Е-мое!
– А мы сегодня вместе ночуем. На соседних кроватях, ты не в курсе еще?
– Нет, почему? С ней что-то не в порядке? Из-за статьи? Она тебя слышит?
Я задохнулась от ярости. Сейчас я тебе все скажу. Пусть это будет в последний раз, но ты это услышишь!
– А почему ты думаешь, что с ней не в порядке?! Может быть, у меня проблемы? Тебе не приходило это в голову, да? Что у меня тоже могут быть проблемы? Или я рассматриваюсь в качестве бонны для Ведерниковой? Это тебя интересует, когда ты звонишь? Уточняешь информацию о своей подруге?!
Молчание.
– Алло, ты слышишь меня?
– Алена… Что с тобой происходит? На работе или что… – Голос стал жестким.
– Или что! Ты чего хочешь от меня? Подробностей? Швы заживают. Настя скоро выйдет в эфир, благодаря тебе. Ты в Африке, я это тоже знаю. От Насти. Ты позвонил мне зачем? – Я немного сбавила обороты, но не отступала.