несколько часов лезвие вонзится в меня. Мне было жалко каждую клеточку, я съежилась от ужаса и неотвратимости.
Зачем я решила это сделать? Потому что думала, получится фокус. Один взмах волшебного скальпеля Ольховского, и я выхожу на сцену в новую жизнь. Меняю шкурку, как царевна-лягушка. А шкурка-то одна, моя собственная, и другой не будет.
– Алена, тебе плохо?
Настя, про которую я успела забыть, суетилась вокруг меня.
– Сейчас я водички налью… Не надо было тебе читать. Я думала, ты знаешь.
Я покачала головой:
– Нет, не знала.
Взяла договор, который дал мне Ольховский. Перелистала. На последней странице прочла:
«Я убеждена, что ожидаемая мною польза от операции превышает факторы риска. Придя к такому заключению, я принимаю на себя всю полноту ответственности за мое решение подвергнуться операции».
Подпись, дата.
– Не волнуйся, он гениальный хирург. Лучший. И операция типичная. Тысячи людей делают, даже не думают.
– Да, делают. И я не думала.
Идиотка, хотела примерить на себя роль Ведерниковой. Стать Настей я не могла. Не могла поменять папу с мамой, фамилию, судьбу и отменить роман Ведерниковой с Канторовичем. Я решила примерить то, что можно. Перекроить рожу.
– Алена, давай лучше про мужиков. Расскажи мне, он что-нибудь тебе говорил? Когда вы с ним приехали тогда на виллу, я, между прочим, подумала, что у вас с ним что-то было. Он же известный в этом смысле товарисч. Я даже ревновала.
– Ревновала… – повторила я за ней. – Значит, ты любишь его?
Я уже не стеснялась с вопросами. Мне нужен был ответ.
– Скажем так, мне приятно, что он выступает в роли моего жениха. Но ты можешь попробовать его отбить. Давай, я не возражаю! Даже интересно.
Был ли в этом вызов? Не знаю, скорее – уверенность молодого, красивого и наглого щенка.
Точка. Вот, наконец, и точка. Больше у меня не было вопросов. Остались только ответы.
В 5.45 я позвонила Ольховскому. Он даже не рассердился.
– Клизма и укол тебе за счет заведения, – сказал добрый мой доктор.
Я рассмеялась.
– Спасибо, что не ругаете.
– А чего тебя ругать? Решила – и решила. Хорошо. А вот скажи, правильно тебя к диве подселил, ага?
– Почему правильно?
– Чтобы ты посмотрела на нее и передумала. Голову чтобы себе не забивала фантазмами. А ко мне приезжай как-нибудь, договорились? Не забывай доктора. Поболтаем, ага? Все, лапочка, счастливо, я пошел.
Ведерникова спала. Сопела в тряпочку, в марлевую повязочку, закрывавшую ее нос. Я тихо выскользнула из палаты.
На улице уже светало. Из-за сосен, из-за бетонного забора, окружавшего клинику, разгоняя хрупкую утреннюю дрему, вплывало на хрустальный небосвод ледяное солнце Рублевки.
19 февраля в 6.30 утра я стояла у стойки регистрации на рейс Москва—Милан.
– В аэропорту не лезь ни с кем знакомиться, не позорься, – говорила Островская накануне. – Ты в экономе летишь, а они – бизнесом, несолидно.
– Но я же должна как-то входить в тусовку, – возразила я.
В Милане мне придется предстать перед трибуналом главных редакторов большого глянца. Я волновалась, как Алиса накануне приема у Черной королевы.
Теперь я тихонько стояла в очереди к стойке эконом-класса, разглядывая пассажиров из бизнеса. Ну и где они, настоящие королевы гламура? Ни в той, ни в другой очереди меня никто не узнавал. Да я и сама почти никого не знала в лицо. Вот, эта анонимность и есть доказательство моей непринадлежности к миру моды! Здесь стояли стилисты и модные редакторы, байеры и шопперы. Я по привычке разглядывала чемоданы, которые подволакивали к хвосту очереди девушки на каблуках. Взгляд сверху вниз им обеспечивали двенадцать сантиметров дополнительной высоты.
Вдруг я увидела нечто – розовый чемодан! Такой розовый цвет у меня был один раз, в институте я купила дубленку, за которую меня страшно ругала мама: «Ну и что, выбрасывать или будешь ее носить?» – спрашивала она всякий раз, завидев ее в моем шкафу…
Ух ты, и розовая шубка в тон чемодану! Я подняла глаза выше. В пяти шагах от меня стояла королева в розовом, принадлежащая к правящей династии Vogue. Женщина, которой обязан завидовать каждый глянцевый редактор, Миранда Пристли наших палестин. Я всегда знала, что мама ничего не понимает в моде… Царственная Алена была настоящей королевой гламура, а не местечковой самозванкой, способной впечатлить только такого простака, как Полозов. Я бы вычислила ее сразу, даже если бы не знала, кто она, – по цвету, бьющему наповал, по чемодану, по дистанции, которая тут же наметилась. Очередь
