чувствовала себя Глебом Павловским, демиургом византийской политической интриги.

Перечитывая документ, я испытывала чистый экстатический административный восторг. И после этого какая-нибудь сволочь откажется взять журнал Gloss в Лондон?! Я лично плюну этому человеку в морду, ткну степлером в его бесстыжие глаза.

Так, спокойнее. Про глаза надо аккуратнее. Острый ножик Ольховского через несколько часов сверкнет в опасной близости от моих собственных глаз.

Я перечитала письмецо еще раз и с удовольствием нажала кнопку «послать».

В клинику я приехала к восьми. Ольховский сидел в кабинете над своими неизменными бутербродами.

– Ну что, лапочка, готова? Картинку привезла, ага?

– Какую картинку, Андрей Андреич?

– Как какую? С какой глазики перерисовывать будем!

– Вы ничего не сказали. Я не знала.

– Наивная ты, лапочка, я шучу, шучу. Устал за день, нудные сегодня у меня девки, думал, хоть ты рассмеешься. Но ты сегодня без юмора.

– Какой тут юмор. Боюсь я!

– А чего боишься? Не надо ничего бояться. Укольчик тебе вкатим на ночь, чтобы не боялась. Так, дива наша просит тебя к ней в палату положить. Пойдешь к ней? Или отдельно тебя помещу. Смотри сама – будешь ты с ней полночи меня обсуждать или хочешь спать спокойно? Если к Насте, тебе дешевле будет. Минус цена койкоместа. Я не настаиваю, вы подружки, сами решайте.

К Настиной палате я как-то уже привыкла. Почти домашнее гнездо. С книжками.

– Пойду к Насте. Андрей Андреич, а это опасно? Я же редактор, мне нельзя без глаз, не дай бог. Это средство производства. И в Милан ехать в конце месяца…

– Лапочка, мне не нравится такой настрой. Я вообще считаю, что у тебя никаких проблем. Поезжай спокойно в свой Милан и забудь. Сейчас встанешь и уйдешь. Придешь через десять лет, если я жив буду. По твоей просьбе-то делаем, ага? Ты, кстати, договор подписала? Соглашение на операцию?

– Пока нет.

– Ознакомься.

Ольховский выдал мне бумагу. Несколько страниц убористым текстом.

Пациент информирован, пациент обязуется, пациент предупрежден…

– Если с утра его не будет на моем столе – все отменю. Учти. Думай. Если надумаешь раньше – звони. У меня телефон включен с 5.30. У тебя есть ночь на размышления. Можем сделать, можем отменить. Меня не подводишь – у меня очередь стоит. Все, лапочка, иди, разбирайся со своими внутренними демонами, клизму сделай, чайку можно выпить, а я бумажками пошуршу.

Настя бросилась мне на шею:

– Ура, ты пришла! Алена, как я рада. Ты молодец, что решилась. Мы с тобой теперь настоящие подруги, никогда у меня такого не было, чтобы кто-то ради меня…

Ну, это она погорячилась. Не ради, а из-за. Это может быть.

Выглядела она уже сносно. Еще немного – и будем запускать в эфир. Ужасные борозды убрались в тонкую красную линию, которую можно легко принять за царапину – как будто чиркнули острым ногтем поперек переносицы.

– У меня просто кошмар, Алена! Сегодня Сашка Цыганкову звонил, разбирался с ним. Потом Цыганков мне перезванивал. Юлил, выкручивался. Сказал, что сам не понимает, откуда слухи. Короче, обещал, что будет ждать меня сколько надо. Сашка сказал, что вернется из ЮАР и Цыганкова уволит…

Так, секундочку, из какой такой ЮАР?

– Ты про Александра говоришь? Я не поняла – он уехал в Африку?

– Да, а ты не знала? Сегодня улетел, у него переговоры там какие-то, точно не знаю. Так вот, они правда планировали девку одну посадить, любовницу Цыганкова. Нормально? В мою программу на канале, который финансируют мои ребята – Волков и Канторович? Ты себе не представляешь, как Сашка был возмущен, ужас! А Цыганков потом…

Я ее не слушала. Я прислушивалась к быстрой пульсации в себе. Он не отвечал на мои звонки. И за неделю ни разу не перезвонил. А с ней он, значит, разговаривал. Она в курсе всех его дел. Впервые за этот странный месяц я уперлась в окончательный диагноз.

То, что я не хотела видеть, то, что было закрыто той сценой в машине, когда он, когда я… Я цеплялась за это все время – не может быть, чтобы он просто так, чтобы меня использовать…

Да, он меня использует. Использует, чтобы помочь Насте. Я предпочитала об этом не думать, заблокировав сознание и подсознание воспоминаниями о той ночи в машине на Лазурном Берегу… Теперь ясно, что все это время я участвовала в чужой истории, где была только прокладкой, повязкой, кляпом, который заткнул чужой гнойный фонтан.

И что теперь делать? Уйти, сбежать куда подальше?

Я почувствовала, что задыхаюсь.

– Где здесь у вас курят?

– Не знаю, я же не курю. А тебе перед операцией разве можно?

– Мне все теперь можно, – ответила я идеальной женщине, которая вдобавок имеет наглость не курить,