Мне было неловко нагружать хрупкую девушку своим багажом.

– Не торопитесь, осторожнее, Анастасия Андреевна, – Светлана уже вела мою золотую мисс к трапу. Патрик нес ее чемоданы.

Я потащилась следом, проклиная свою безразмерную резиновую доброту, маму с папой, тридцать с лишним лет культивировавших во мне эту гуттаперчевую бесхребетность, и мой чемодан, который упирался всеми своими колесами, не желая ехать вперед и комплексуя перед монстрами с цветочками Louis Vuitton.

У трапа стояла вторая стюардесса. Настя говорила с ней, жестикулировала, та сочувственно кивала головой.

А здорово все-таки лететь вот так, частным рейсом. Хоть шерсти клок с Канторовичевой овцы.

Я огляделась, стараясь запомнить каждую деталь этой картинки. Уже светало. Пять утра. В зябком предрассветном мареве досыпали свои последние спокойные часы самолеты. Тихие стреноженные птички. А наша гигантская. Флагман частной авиации. Поодаль стояли птенчики поменьше. А на этих какие олигархи из Москвы прилетели?

– Алена Валерьевна, приглашаю вас подняться на борт. Прошу! – Светлана подхватила мой чемодан.

Трап здесь – перевернутая дверца со ступеньками. Я вошла в салон. Белая кожа, почти такая же, как в машине Канторовича. Несколько кресел, диван, большой стол, на котором стояли вино, сыр и ваза с сухофруктами. Фирменный набор нашего олигарха. Настя сидела спиной ко мне, развалившись в кресле. Вторая девушка суетилась возле нее.

– Выбирайте любое место, – сказала Светлана.

Казалось, что салон имеет продолжение и где-то там сидят неведомые мне пассажиры, настолько непривычным было это уединение.

Я села подальше от Насти. Отдохну от ее присутствия.

– Вы можете принять душ, – сообщила Светлана, указывая на дверь в хвосте. – И совершить необходимые звонки, на борту есть спутниковый телефон.

Маме позвонить, что ли, рассказать про спутник? Она испугается. А Олейникова не поймет.

– Спасибо. Звонков не будет.

– Что вам предложить из напитков?

– Воды пока. С лимоном. Скажите, а какой это самолет, какая модель?

– «Гольфстрим пятый».

– Вот это да! Неужели?! – я была потрясена. Gulfstream-V фигурировал в последнем Иркином редакторском письме.

Светлана была идеальной служительницей сервиса, потому что на лице ее не отразилось ничего. Отсутствие реакций делало стюардессу практически незаметной в пространстве салона, хотя она стояла рядом со мной.

– Отдыхайте, Алена Валерьевна, настраивайтесь на полет. Через 15 минут мы обсудим ваши пожелания по поводу завтрака. Хорошо?

Я кивнула.

– Еще какие-нибудь пожелания?

– Нет.

Только одно. Не видеть Ведерникову больше никогда. Нехорошие мысли перед тем, как оторваться от земли. Могут услышать те, кто принимает решения наверху, над облаками.

– Приятного полета.

Дай бог, подумала я.

Кто-то тихо звал меня: Алена… Знакомый мальчишеский голос. Почти фальцет. Откуда я его знаю? Так это же тот мальчик, который охранял меня в комнате, пока я ждала переводчика. А он, оказывается, добрый и умеет краснеть. А я думала, что он цербер, Сашка Канторович. Странно, что у него так изменился голос. Как будто доносился откуда-то из глубины, из турбинного гула. Я открыла глаза.

– Слышите меня, Алена Валерьевна? Просыпайтесь! – надо мной склонилась девушка. – Алена Валерьевна, мы прилетели. Просыпайтесь, не торопитесь.

– Куда прилетели?

– Мы во Внуково. Извините, я не решилась вас будить во время полета. Вы очень крепко заснули. Вы хорошо себя чувствуете?

– Да вроде. – Я с трудом приходила в себя. Вылезать из-под пледа определенно не хотелось. За окном было светло. Сейчас тащиться домой, пешком. Жаль, что дальше самолет не летит. Конечная.

– Машина будет ждать на стоянке номер 1. Вас Александр Борисович предупредил?

Александр Борисович… Он еще что-то говорил. Что он мне поручал сделать?

– Алена, что теперь? Тебе Саша сказал? – Ведерникова присела рядом со мной. Ее трясло. Выглядела она ужасно – лицо опухло, кровоподтеки проявились через бинты. Господи, да ей врач нужен!

– Сейчас! – Я окончательно проснулась. Надо ему звонить.

Он взял трубку после седьмого гудка. Так долго я никогда не держала звонок. Ему – никогда. Но тут все равно, я же по ее поводу звоню.