– Если не из Тьмы, то откуда?!

– Есть много слов и много названий. И они все смешаны. Мы, Древние боги, прикованы к нашему миру, нам дано прозреть его окрестности, но взгляд наш затуманен. Я нахожу отголоски понятий в твоей памяти, прости, но иного источника у меня нет; среди тебе подобных одна из этих сил именуется «хаосом», о других же вы просто не подозреваете и потому не имеете для них должных слов.

Мы тоже знаем о них мало, почти ничего. Кроме лишь того, что они есть.

– То есть сила Эвенгара – заёмная? Сам он – ни что? – с надеждой спросил некромант.

Призрак сделал движение, точно намереваясь покачать отсутствующей у него головой, тонким шёлком на ветру заколыхался туманный абрис.

– Если б он был «ничто», никакие силы не обратили бы на него внимание. Или, вернее сказать, он сам не смог бы докричаться до них. Однако ж докричался. Значит, есть чем.

– А три твари в его гробнице? – вспомнил Фесс. Великан, дуотт и…

– Три силы, его поддерживавшие.

– Салдадорец много вещал мне о «трансформе Эвиала», об «очищении его от людей», о «новой форме бытия»… Великий, где он лгал?

– Ты почитаешь Изначальную Тьму слишком могугщественной. Не забывай, что случилось с нами после Первого пришествия. Мы, Древние, едва пережили кошмар Молодых Богов, тех, кого ты назвал бы Падшими, но Спаситель оказался ещё хуже.

– Разве ваши рати не были разбиты ещё до Пришествия? – удивился некромант. – В сто двенадцатом году до Него, в Аррасе…

– Нет нужды напоминать! – взревел Уккарон, и полсотни кинжалов в его пасти выразительно клацнули. Да, нас тогда опрокинули. Мы – и другие Тёмные – проиграли битву, но не войну. Окончательно нас сломил только Спаситель. Ни титаны, ни пятиноги не совладали с нами и принуждены были оставить честолюбивые замыслы. Но Спаситель… он повёл против нас вооружённых не магией, но верой. И победил.

– В Истории Пришествия нет ничего подобного!

– И быть не может. Нас одолел не Он, а его апостолы. Впрочем, это ты уже знаешь.

Фесс знал. Память услужливо хранила всё необходимое ещё со времён Ордоса. Вот уж не думал и не гадал, когда оно потребуется!

– Наш разговор легко может сбиться и уйти в сторону, а время дорого, – напомнил Уккарон. – Мне нелегко удерживать эту форму.

Фесс вздохнул. Перед ним оказался живой свидетель всех эпох Эвиала, тот, кто смог бы рассказать и о Спасителе, и о Сущности, и о Храме Мечей, и о Салладорце… а вместо этого приходится говорить совершенно о другом. Вопрос остаётся.

– Ведомо ли тебе, о великий, имя инквизитора Этлау?

– Ведомо, – громыхнул Уккарон. – В нём слились три силы. Западная Тьма, именуемая тобой Сущностью, Спаситель и третья сила, слов для которой ты не имеешь. Но это те же, что помогали Эвёнгару.

– Ничего не понимаю, – простонал Фесс, хватаясь за голову. – Как могут одни и те же начала помогать смертельным врагам?

– Отчего же нет? – рассудительно заметил собеседник некроманта, и жуткий зев хищно задвигал челюстями, отнюдь не призрачными, в отличие от остального «тела». – Парус может не стоять строго по ветру, но корабль будет двигаться туда, куда нужно капитану. Право же, аллегория не сложна.

– Но если ветер дует прямо в нос, ни один парусник не сможет идти против него!

– Против – конечно, не сможет. Ему придётся лавировать. Но в конце концов он доберётся до цели. Так и здесь. Борющиеся за Эвиал заключают союзы, потому что ведут войну во множестве иных мест, а наш мир – лишь одно из бесчисленных полей для битвы. Помогать смертельным врагам – тоже понятно, потому что и ты, и Эвенгар, и Этлау – разрушаете сложившийся миропорядок. Каждый рубит дерево со своей стороны. Но рубит.

– Не проще ли рубить всем с одной?

– Мир – это всё-таки не дерево, некромант. Не надо так уж сильно увлекаться аналогиями, – в голосе Уккарона послышалась досада. – Вспомни, что Сущность помогала и тебе, и Этлау, когда вы сошлись у стен Чёрной башни. О чём, по-твоему, это говорит?

– Она выбирала лучшего. Того, кто более достой Её точки зрения, стать Разрушителем.

– Верно. Но не до конца. Выбирался не только Разрушитель, выбирался и путь, коим пойдёт это разрушение. Однако… – вдруг заколебался Уккарон, – когда мы, Шестеро, говорили между собой о вашем поединке, Зенда сказала, что чувствует ещё и третий слой. Ваш бой был выбором Разрушителя, выбором пути для него… но не только Зенде показалось, что вас поддерживали по-разному. Одна и та же Сущность, но – по-разному. Мы не смогли дознаться большего.

Фесс некоторое время молчал, лёжа на тёплых камнях и глядя в чёрное небо, стянутое, словно верх замекампской степной юрты. Кольца драконов почти не видно. Уккарон сказал сейчас нечто очень, чрезвычайно важное. Древний сделал тот шаг, что никак не получался у самого Фесса, несмотря на то, что через пропасть незнания перебросили достаточно мостков. Хрупких и слабых, однако он не воспользовался ими, предпочитая оставаться на привычном и знакомом краю.

А почему ты, собственно говоря, решил, что Сущность – едина и неделима?! Да, конечно, мы всегда начинаем с целого и лишь потом пытаемся понять, из чего оно состоит. Но разве тебе не подбрасывали подсказку за подсказкой, кои ты высокомерно игнорировал?! Некромант едва не замычал от стыда.

Да, Сущность вела хитрую игру. На первый взгляд все правильно: выковывается Разрушитель, тот, кто позволит Ей овладеть всем миром. Но потом…

Эгест, деревенька Кривой Ручей. Несчастная ведьма ещё одно слепое орудие, так и не понявшая, кто играет ею. Заклятие Фесса, едва не отправившее его в Серые Пределы. Сущность, тогда ещё прикрывающаяся именем «настоящей Тьмы», обращается к нему с выспренней речью. Призывает «прийти к ней», чтобы «управить этот мир ко всеобщему благу». Всё как и следовало ожидать, лучшие Разрушители – те, что берутся за это дело, полагая себя всемерно правыми. Но потом…

«Эвиал – мир, где я не могу оставаться сама собой. Мне приходится действовать». Намёк, который, быть может, не так легко прочесть, однако он же, встроенный в цепь, обретает своё истинное значение.

Что значит «мне приходится действовать»? Если Тьма заявляет, что стремится ко всеобщему благу, то почему «приходится»?! Если Она действует по собственному убеждению, если добивается «выстраданных», как бы нелепо ни звучало тут это слово, целей, то ни о каком «принуждении к действию» говорить нечего. «Я не могу оставаться сама собой» – вот главное, что было скрыто в Её словах. То, что в ней – «океаны сознаний», – всё оттуда же, от необходимости сказать будущему Разрушителю то, что его почти точно отвратит от подобной участи. Ну кому же охота – если он, конечно, не птенец Салладорца – «сливаться с Тьмой» и умертвлять собственное «я»? Кому-то, быть может, и охота, Эвенгар набрал несколько десятков последователей.

«Этот мир – мое вместилище. И я не могу допустить его разрушения».

Это тоже сказала Сущность. А Фесс вновь ничего не заметил, не услышал и не почувствовал. Ну, пусть в тот миг его сковал ужас, начисто отбивший способность соображать, но потом-то! Сколько раз он вспоминал по слову весь тот разговор – и слышал в нём лишь то, что хотел слышать.

«Ты сам можешь судить об этом – по тому, что вырывается сейчас в мир и с чем тебе приходится сражаться».

С чем тебе приходится сражаться. Тогда он решил, что это ложь – ведь кто, как не Сущность, заправляет всей неупокоенностью Эвиала?

Но разве была какая-то система в том, на каком из погостов начинали зреть костяные гончие и драконы? Разве кто-то управлял этим? Самый бестолковый, но привычный к делу войны эгестский барон лучше бы управился с солдатами-зомби и добился бы с ними куда большего.

Сущность могла стать и была источником, первопричиной неупокоенности, тут ошибки быть не могло. Но в мир вырывалось действительно многое из того, что не имело к ней отношения. Например, тот же Червь, о котором Она пыталась предупредить некроманта задолго до Скавеллской битвы.