снайпер…

Аникин слушал его, одновременно пытаясь рассмотреть в бинокль неясные темные силуэты позади бетонного колпака. До него по прямой было метров тридцать. От сырых, осклизлых колод, за которыми прятались Аникин и его бойцы, можно было зайти ДОТу в тыл, но желающие попадали под огонь снайпера.

Кромешно-черная дыра амбразуры то и дело высмаркивала яркие сопли огня. Когда кроваво- красные отсветы пулеметного огня освещали колпак, два разделенных железной перегородкой отверстия действительно напоминали ноздри в панцирном черепе какого-то чудовища.

Вся живая изгородь в секторе обстрела ДОТа была срезана под корень, будто скошена косой. На подступах к амбразуре все пространство заполнили тела убитых.

– Черт, они бы лучше по ДОТу лупанули, чем по своим бить… – проговорил Аникин. – Эх, сюда бы Кокошилова с «фаустпатронами»… Про «тридцатьчетверку» я уже не говорю… Нет у вас «фаустов»?

«Фаустпатронов» никто из бойцов раздобыть не успел.

– И замаскировались же, гады… Никаких данных разведки по этому бетонному пупу. Сколько раз чертов фольварк в бинокль ощупывал… – раздраженно процедил Андрей, вновь поднимая бинокль поверх ДОТа. Он пытался что-то высмотреть позади колпака, в движениях неясных очертаний. Похоже на кроны высоких деревьев, приводимых в движение на ветру.

Со стороны железнодорожной насыпи в воздух одна за другой взмыли две осветительные ракеты. Похоже, артиллеристы пытались оценить текущую обстановку, так сказать, разобраться, что к чему на сцене театра военных действий.

Пятна приглушенного красного света расползлись по округе, плеснувшись в правый угол фольварка. Так и есть: несколько высоких деревьев.

Показалось?.. Вдруг в колыханиях ночного воздуха блеснуло что-то, похожее на светло-оранжевый отсвет. Неужели это был блик оптического прицела, отразившего отсвет сигнальной ракеты?

Теперь Андрей вспомнил, как разглядывал их днем. Вроде ветлы или ивы. Безлистые, только-только подернулись зеленым пушком. Одно с толстенным стволом и узловатыми, массивными сучьями. Как Андрей ни вглядывался теперь, никаких отсветов больше не повторилось. Так он это был или нет? Чертов фашистский снайпер, наверняка он. Хитро придумал. На той самой ветле угнездился, в раскорячке сучьев. Вылитый орел…

Ночной мрак впереди осветился неярким оранжевым заревом, потом оттуда донесся грохот взрывов. Как будто огненные вспышки пытались преодолеть давящую тяжесть непроглядной мглы, но всякий раз она оказывалась неподъемной. Похоже на орудийные. Прямой наводкой бьют. Скорее всего, «тридцатьчетверка» сцепилась с серьезными силами врага. Разрасталась и винтовочная трескотня. Звучным массивом накатывали волны очередей нескольких ППШ. Значит, наши бьются, «шурики». Бой где-то недалеко, чуть не у самой границы фольварка. Неужели немцы выслали из Ратштока подкрепление? Надо скорее туда прорываться, а тут этот чертов снайпер и этот чертов ДОТ…

На фоне неясного свечения очертания деревьев проступили более отчетливо. Ага, вот и раскоряка, та самая. Похоже, что именно там гнездышко себе устроил кукушонок.

– Слышь, Затонский… – обернувшись, проговорил Аникин.

– Да, товарищ командир… – с готовностью откликнулся Кузьма.

– А вот «кочерыжка», ну, ПТР… убитого бойца. Осталась?

– А как же… – с готовностью доложил Затонский. – Как есть целехонька. Мы ее передали… в надежные руки…

– ПТР – Дегтярева?

– Нет, самозарядная… симоновская… – уточнил Затонский. – Три пачки имеется в запасе.

– ПТРС? Отлично! – выдохнул Аникин. – Давай ее сюда! Мы тут из одной птички перышки повыщипываем…

– Это мы щас… мигом! – всполошился Затонский. – Латаный! Где Латаный? Бегом сюда пусть ползет! Это, мы Латаному ружье передали Конька, ну, Конькова, которого взрывом… Коваль ведь в строевой был пэтээровцем, ну, только вторым номером…

Латаного Аникин хорошо помнил: маленький, крепкий, как стальной шарик, мужичок, умело отражал шуточки по поводу своего маленького роста и фамилии. Ротные остряки прозвали бойца Штопаный. «Как же тебя штопали, Латаный? – донимали его. – Нечто такие заплаты маленькие бывают?» «Ничего, – ничуть не тушуясь, отбривал солдат. – За одного Латаного двух нештопанных дают. Мал золотник, да удал!» Удивляло товарищей Латаного то, что за все время пребывания на передовой – в строевой с декабря сорок второго и больше месяца в штрафной – не получил боец ни одного ранения. «Ни разу меня не латали», – самодовольно констатировал штрафник. «Вот так фамилия! Владельца заговорила», – суеверно заключали бойцы.

Но сейчас нависла реальная угроза нарушения заговора. На Латаного, ползшего через открытый, простреливаемый для вражеского пулемета участок, переметнулся целый рой пуль.

Пулеметчики фашистского ДОТа, воспользовавшись дармовым освещением, принялись методично обстреливать подступы к своему сооружению, прощупывая каждый бугорок, каждую неровность. Досталось и мертвым, лежавшим на гладкой, как стол, поверхности земли. Очереди искромсали несколько трупов, превратив их в обезображенные, жуткие груды. Возможно, фашисты боялись, что за мертвыми прячутся живые, используя тех, как укрытие, или попросту издевались, вымещая на беззащитных убитых излишки боезапаса. А тут вдруг, откуда ни возьмись, Латаный, да еще с громоздким ПТРСом[4]! Прет по-пластунски, будто кукиш фашистам показывает или еще что похлеще.

– Огонь по амбразуре! Из всех видов! – закричал Аникин, вскидывая свой ППШ. Отделение ударило по ДОТу, стараясь прикрыть передвижение товарища. На несколько мгновений шквальным огнем штрафникам удалось прервать несмолкающую стрельбу вражеского пулемета. Этих мгновений оказалось как раз достаточно, чтобы Латаный добрался до спасительных колод.

Латаного сразу несколько рук подтащили за рукава и шиворот ближе к колодам. Аникин, не раздумывая, принял от бойца тяжеленное ружье, отвел стебель затвора и снова запер, потом, повернув его на бок, со знанием дела откинул крышку. Пачка с патронами была вставлена снизу.

– Сколько тут?.. – деловито спросил Андрей Латаного.

– Два израсходовал… значится, три – в остатке… – прерывисто, с силой вдыхая и выдыхая воздух, выговорил Латаный.

Вытерев пот с лица рукавом шинели, он добавил:

– Еще две пачки – в запасе. Целехоньки… Вот… – Латаный в спешке принялся доставать патроны из брезентовой сумки, лежавшей у него на животе.

Андрей осторожно, стараясь не высовываться, уложил ружье поверх колод. Двухметровый ствол угнездился как раз на стыке двух деревянных чурок. Мушки в темноте не было видно, и Аникин наводил ружье на глаз, по смутным очертания дульного тормоза. Может быть, подождать? Фашистский снайпер наверняка «моргнет» еще раз. Но времени не было. Место, где блеснул красноватый отсвет, он запомнил хорошо. По касательной вправо от верхней точки бетонной крышки ДОТа. Вот здесь. Да, примерно здесь…

Первый выстрел прогремел оглушительно. Приклад больно саданул Андрея в плечо. Еще крепче прижавшись руками и плечом к ружью, он снова нажал на спусковой крючок, потом еще раз. Неясный крик, похожий на отдаленное эхо, донесся из темноты, а следом – треск ломаемых сучьев и глухой удар чего-то тяжелого, упавшего на землю.

– Ух ты… Попал… Попал! – восхищенно проговорил Затонский, все время, пока Аникин вел стрельбу, выглядывавший из-за укрытия. – Похоже, вы его сняли, товарищ командир.

– Похоже… – ответил Аникин, стаскивая ружье с колоды. – Теперь надо за ДОТ браться. Возглавишь группу, Кузьма. Возьми двоих бойцов. Обойдете отсюда, слева. Под амбразуру подобраться и гранатами закидать. Один амбразурой занимается, двое прикрывают с той стороны. Ясно? Действуй…