«фаустников», которые составляли здесь большинство.

Бойцы Аникина увязли в траншеях, приняв на себя весь удар ожесточенной злобы вражеской пехоты. Немцы, побросав «фаустпатроны» и гранатометы, схватились за автоматы, винтовки с уже присоединенными штык-ножами. Началась рукопашная схватка.

Кто-то дрался саперными лопатками и финками. Сдаваться никто из фашистов не собирался. Враги, сцепившись, рвали друг друга остервенело и молча. Андрея в очередной раз выручил незаменимый в ближнем бою ППШ. На бегу, с края траншеи короткой очередью он свалил здоровенного немца, который пытался укрыться от накатывавших на него танковых гусениц.

Тут же в лицо ему выстрелил ощетинившийся штык-ножом ствол вражеской винтовки. Раскаленная горечь пороха обожгла его ухо, когда он, оттолкнувшись левой ногой от бруствера, падал на немца, на лету прикладом «папаши» отводя в сторону лезвие ножа, смотревшего ему прямо в глаза.

Свалившись рядом с фашистом, Андрей попытался вскочить на ноги. Немец попытался развернуться, держа винтовку с ножом, как копье, но не успел. Вставая на ноги, Андрей выставил вперед ствол «папаши», почувствовав, как тот уперся во что-то податливое. Палец тут же нажал на курок. ППШ вздрогнул и с силой, будто электрическим разрядом, отбросил тело немца к стене траншеи. Тот как-то странно, совсем по-детски охнул и сполз на дно окопа.

Андрей опрометью бросился вдоль по траншее и натолкнулся на Кокошилова, который добивал фашиста, вдавленного в мокрое земляное дно.

– Оставь его! Он уже мертвяк!.. – крикнул Аникин бойцу в самое ухо. Тот оглянулся на командира ошалевшим, мало что понимающим взглядом. Оставив убитого лежать, он подскочил вслед за взводным.

– Бегом по траншее!.. – крикнул ему Аникин, с ходу взбираясь на бруствер. – Гони всех наружу. Надо двигаться дальше…

Перемахнув через дорожную насыпь, «шурики» оказались под плотным вражеским огнем. Ситуация здесь складывалась посерьезнее, чем с ДОТами. Впереди была серьезно укрепленная линия обороны, нашпигованная бронетехникой и долговременными огневыми точками, с разветвленной системой пулеметных и минометных позиций.

Танки с переменным успехом вели дуэль с вражескими «самоходками», которые предприняли контратакующий маневр, выдвинувшись навстречу «тридцатьчетверкам».

То и дело из искусно замаскированных щелей и складок в земле, как чертики из табакерки, выскакивали «фаустники». Одну из «тридцатьчетверок» на левом фланге им удалось подбить.

Взвод попытался с ходу перейти в атаку, но плотный пулеметный огонь сразу с нескольких вражеских точек заставил бойцов залечь прямо на пологом скате небольшой высотки.

– Окапывайтесь!.. Окапывайтесь… – прокричал Аникин, зарываясь в неподатливую землю. Место тут было неудачное во всех отношениях. Скат был повернут к немцам, они тут для немецких пулеметчиков как на ладони. Но и отходить обратно за дорогу было нельзя. Единственный выход – как можно быстрее работать лопатками.

Андрей взмах за взмахом отбрасывал грунт в сторону, наблюдая, как умело работают в поле танкисты. Они двигались без остановки, будто пытались закружить головы экипажам неповоротливых немецких «самоходок». Это у них явно получалось. Неповоротливые фашистские черепахи явно не поспевали за юркими «тэшками». Вот одна из вражеских махин получила зияющую дырень в свое пузатое брюхо. Вот вспыхнула другая, будто облитая бензином. Но подобраться ближе к немецкой обороне у танкистов не получалось.

Стационарные орудийные ДОТы принимались стрелять как сумасшедшие. Минометные расчеты врага заполнили воздух протяжным воем своих крупнокалиберных «ишаков». На подступах к вражеским траншеям орудовали гранатометчики, поджидавшие танкистов в тщательно замаскированных местах.

Когда начало смеркаться, танки при поддержке штрафников пошли в атаку, но были вынуждены отступить, оставив две машины неподвижно торчать в виду немецких позиций, не доходя метров двухсот до вражеских окопов передового охранения.

Бойцы Аникина под шквальным минометным и пулеметным огнем вернулись на временные позиции, вырытые на скате дорожной насыпи. Здесь они и провели ночь, углубляя окопы. Это очень пригодилось под утро, когда на штрафников обрушился целый шквал огня. Хотя всю местность вокруг затянуло туманом, немецкие минометчики уверенно сыпали мины одну за другой на головы «шуриков» – успели пристреляться за прошлый день.

Андрей уже подумал о том, что надо отводить людей за насыпь, когда на самом краю правого фланга, в глубине оборонительных позиций врага, с грохотом взметнулся вверх взрыв. Он вырос из пелены плотного тумана, затянувшего вражеские позиции, словно гигантский куст, состоящий из огня, земли и клубов дыма.

Такой эффектный выстрел могла произвести только дальнобойная гаубица. Еще один столп огня и дыма взвился на левом фланге. Третий «чемодан» поднял горы земли посередине позиций.

– Едрить твою налево… – восхищенно проговорил Кокошилов, позабыв о студеной, до озноба пробирающей сырости. – Это что они за игрушки затеяли? Что-то типа бабок?

– Ага, городошный спорт… – отрываясь от бинокля, усмехнулся Андрей. – Похоже, гаубицы позиции пристреливают. Расставляют вешки для более детальной проработки местности.

Словно бы в подтверждение его слов, за спинами штрафников земля вспучилась громовыми раскатами, перешедшими в протяжный, нарастающий рев. В треугольнике, отмеченном еще не развеявшимися дымными столпами первых трех выстрелов, стали плотно, рядами ложиться новые и новые снаряды.

Артиллеристы как будто стремились закрасить обозначенное ими пространство сплошной чередой взрывов. Вся местность впереди окуталась клубами огня и дыма. В воздухе стоял несмолкающий рев, а снаряды сыпались и сыпались на немцев. Интенсивность не только не ослабевала. Судя по нарастающему гулу канонады, все новые и новые батареи вступали в дело, увеличивая пространство артобстрела вширь и вглубь.

Уже никакого тумана впереди не было видно. В черном дыму плескалось сплошное море огня, которое захлестывало все пространство поймы, как разлившийся вдруг по весне паводок вышедшей из берегов огненной реки. Этот паводок накрывал все с головой, безвозвратно топил в своей раскаленной пучине и людей, и бронетехнику.

Казалось, что расчеты 122-миллиметровых «матушек» с помощью только им ведомых, таинственных ключей отворили двери, ведущие в саму преисподнюю, сорвали печати, сковывавшие бесов огня, и вот легионы их выбрались наружу через отверзшуюся землю и теперь безнаказанно творят свою адскую пляску.

Бойцы, лежавшие в цепи, примолкли, потрясенные ужасающим зрелищем, развернувшимся перед ними. Горячее дыхание огня волнами дошло и досюда, прогнав сырость и озноб. Но это было еще не все.

Из грохочущих раскатов пробился какой-то новый звук, превосходивший самый мощный гром, гремевший до того. Словно вопль, одновременно исторгнутый тысячами безутешных в своем горе женщин, протяжный вой тысяч смертельно раненных волчиц, готовых броситься на врага и в последнем рывке разорвать ему глотку.

Что-то подобное ветру – карающему мановению десятков молний – пронеслось в вышине и вошло в море дыма и пламени. Море огня всколыхнулось девятым валом и с ревом опало, уйдя в сторону Зеелова. Еще одна волна огненной лавы вспенилась гребнем и осела, растекшись, по всей ширине немецкой обороны.

– Матерь Божья… – прошептал Кокошилов обескровленными губами, потрясенный ужасным, немыслимым зрелищем. – Так им, гадам… так им… Чтоб мокрого места не осталось.

– Да уж… тут не останется… «Катюши»… – тихо, как загипнотизированный, откликнулся Аникин. – «Катюши» вступили в дело…

Реактивные снаряды десятками ложились поверх тех же целей, по которым била дальнобойная