удалось бы засечь.

Одного из фашистов пули хлестко завалили на бок. Второй как стоял на колене, так и уткнулся лицом вперед, с «фаустпатроном» в руках.

В этот момент бойцы Аникина уже были возле сарая. Жар обдавал уже на подступах, за несколько метров.

– Не жмитесь к сараю! – криком хлестанул Андрей по маячившим впереди спинам. – Вы там как на ладони… Шева!

– Я, товарищ командир!..

– Бери своих и – за левый угол каменного дома. Проверите, что там, на фланге… Обойдете дом и смещайтесь вправо…

– Понял, товарищ командир… – прокричал Шевердяев и, окликая бойцов своего отделения, под пулями побежал влево от догоравшего сарая.

– Мамедов! Мамедов!.. – пытался докричаться Андрей до своего командира второго отделения. Но в этот момент оглушительно громыхнуло башенное орудие «тридцатьчетверки». Гул выстрела, отразившись от каменной стены, ударил в уши и невольно заставил всех припасть к земле. Андрею показалось, что барабанные перепонки не выдержали. Сильнейшая боль резанула в левой части затылка. Аникин зажмурился. На секунду земля под ним покачнулась. Сарай, и танк, и кричавшие, и стрелявшие вдруг сдвинулись с места и закружились, как на карусели.

– Товарищ командир… товарищ командир… – Аникин, мотнув головой, стряхнул наваждение. Прямо перед ним, отражая зарево огня, блестели угольно-черные глаза Мамедова.

– Товарищ командир… вы ранены? – тряся его за плечо, кричал ему в лицо командир отделения, обдавая горьким запахом махорки.

– Нет… нет… не ранен… – хрипло отмахнулся Аникин, приходя в себя. – Контузия, наверное, аукнулась… Мамедов!.. Черт…

– Да я слышу, товарищ командир… – нетерпеливо ответил боец, перехватывая ППШ в покрытых копотью руках. Весь он был охвачен пылом боя.

– Вы видели, как Кокошилов «фаустников» завалил?! – возбужденно закричал Мамедов. – Уже и трофеи подобрал, чертяка…

– После… – перебил его Аникин. – Со своими двигаешь к дровням. Идете справа от танка. Бока ему прикрываете… Понял?!

– Так точно… – с готовностью кивнул Мамедов и тут же рванул исполнять приказ.

– Только вперед не лезьте, держитесь следом за «тридцатьчетверкой»!.. – вдогонку крикнул старший лейтенант.

– Понял… – на бегу отозвался Мамед.

Справа, из-за плеча, возник Липатов. Замкомвзвода шумно выпускал воздух, стараясь восстановить дыхание, одновременно отирая с лица пот рукавом телогрейки.

– Уф… бьют, гады, так, что не проскочить… Там у них с краю, товарищ старший лейтенант, что-то вроде хлева. Или конюшня… черт их знает. Запах стойкий на всю округу… Так они там точку пулеметную оборудовали. Без передышки, гады… И эти еще, с «фаустпатронами»…

– Что слышно от Колюжного? – тревожно перебил его Аникин. – Вышли они к фольварку?

– Натолкнулся на их Конькова. «Пэтээровец» из взвода Колюжного. Вы знаете Конька? Здоровый такой…

– Неважно… – снова перебил Аникин. – И что Коньков?

– Говорит, на мины напоролись. Чуть не полвзвода – в воздух… – выдохнул Липатов. – Не повезло Колюжному… Как раз в их секторе немцы минами подступы к хутору нашпиговали…

– Черт… – выругался Аникин. Сбылись его худшие предположения.

– Ну кто-то хоть прорвался к фольварку из третьего взвода? – не сдерживая досады, спросил он.

– Трудно сказать, товарищ командир… – поневоле оправдываясь, ответил Липатов. – Конь, то есть Коньков, сам толком не мог ничего сказать. Еле два слова из него вытащил. Сам не свой. Колюжного не видел. Там еще пулемет, товарищ командир. Фашисты лупят по ним без зазрения совести…

– Ладно… – остановил его Аникин. – Тогда мы – туда. Найди Затонского, пусть берет своих людей и – на правый фланг. Надо этот угол зачистить от всяких фашистских гадов…

– Так я ж… – обрадованно вскинулся Липатов. – Я ж Тоню только что видел!.. То есть Затонского… Он со своим отделением как раз к пулемету этому подполз, будь он неладен…

– Давай… – толкнул его в плечо Аникин. – Веди, Сусанин, туда…

Они, согнувшись в три погибели, побежали вдоль ряда голого кустарника, обозначавшего на манер забора периметр фольварка. Треск и грохот выстрелов преодолевали истошные крики, ругань и рычание. Похоже, где-то уже вступили в рукопашную схватку.

В зареве огненных вспышек, с обратной стороны дровни Аникину высветились две спины в солдатских шинелях, с кепками на головах. Немцы! Они затаились, прижавшись к поленьям, выжидая удобного момента. Одного, того, что держал на плече ручной гранатомет, Аникин, прыгнув вперед, на бегу свалил автоматной очередью. Но перевести тяжелый ствол на вытянутой руке на второго он не успел. Немец вскочил и, громко, визгливо крикнув – то ли от ярости, то ли от испуга, – бросился на Андрея.

Его левая рука, сжимавшая винтовку, удачно отвела в сторону кисть Аникина, сжимавшую ППШ. Другой рукой немец вцепился Аникину в горло. Будто железные клещи впились Андрею в кадык. Вмиг острая боль насквозь пронзила ему шею и застряла поперек горла, перекрыв дыхание. Левой, свободной рукой, на лету сжавшейся в кулак, Андрей по инерции ударил немца прямо в рычащее лицо.

Горячее, жидкое брызнуло Аникину на костяшки пальцев. Он ударил еще раз, намного слабее. Немец мотнул головой, разбрызгивая в стороны хлынувшую из носа кровь. Но рука его, клещами вцепившись в шею Аникина, ни на миг не ослабляла хватку. Андрей захрипел. Рваные клочья черноты вперемешку с языками огня заволокли глаза. Темнота стремительно нарастала, становясь все гуще.

Вдруг чудовищный грохот обрушился совсем рядом. Земля сотряслась, и неумолимая сила смела стройные ряды дровни, обрушив их на сцепившихся в смертельной схватке врагов. Андрей почувствовал, как поленья, будто горный камнепад, ухнулись сверху тяжеленной массой. Основной удар пришелся на спину немца. Рука его тут же разжала хватку, и Аникин с голодной силой втянул в себя занозистый дух хвойного леса. Немец мычал и пытался ворочаться, оглушенный и придавленный к Аникину деревянной массой.

Рывком Андрей подтянул к своему боку правую руку с ППШ, затем, каким-то нечеловеческим усилием вывернув ствол, упер его в бок фашиста. Он инстинктивно почувствовал, как кожух ствола, найдя лазейку между деревянных поленьев, уперся косым срезом во что-то мягкое. Бок фашиста. Тут же палец Аникина нажал на спусковой крючок.

«Папаша» судорожно вздрогнул. Будто послал в придавленное поленьями тело фашиста мощнейший электрический заряд. Судорога скрючила немца и, пройдя насквозь по его мышцам, жуткой гримасой выдавилась на его перекосившемся в агонии лице.

– Товарищ командир, товарищ командир!.. – где-то над самой головой послышались призывные крики Липатова. Вскоре поленья над головой исчезли, открыв доступ пронзительно свежему воздуху. Тут же сзади надвинулось счастливо-радостное лицо Липатова.

– Живой? Живой! Щас, щас, я мигом… – Липатов с утроенной силой принялся разгребать дрова. Аникин помогал ему высвободившейся левой рукой. Тут же ухватив Андрея за плечи телогрейки, Липатов потянул его из-под завала.

– Немец, гад, мешает… – чертыхнулся Аникин, пытаясь левой рукой оттолкнуться от лежавшего на нем мертвеца. Одновременно правым локтем и каблуками сапог он изо всех сил упирался в землю, пытаясь выкарабкаться. Коленями и носками сапог он цеплялся за податливое тело застреленного фашиста, заталкивая его в глубь поленьев и за счет этого продвигаясь назад. Ткань телогрейки затрещала от усилий замкомвзвода.

– Тише… тише ты… обмундирование мне порвешь… – осаживал его Аникин. Наконец совместными