индивидуальные перевязочные пакеты…

– Эх вы, Федор Кондратьевич… Я-то, дура, подумала… – вдруг, фыркнув, с досадой и самой настоящей сердитостью ответила девушка. – А вы – ИПП… И завели свое санинструктор да санинструктор… Уж будто и помнить забыли, как меня зовут…

Наступила такая длинная и тягостная для Коптюка пауза, что, казалось, лучше ему подняться сейчас в атаку на пулемет, чем стоять вот так и слушать, как вздымается и опадает от тяжелых вздохов ее грудь.

– Вы меня простите, Стеша… – вдруг, совершенно искренне, выговорил Коптюк. – Не умею я эти… словеса плести… Простите… Стеша…

Лицо девушки снова просияло, как солнышко, что вышло из-за набежавшей, откуда ни возьмись, серой тучки. Федор протянул руку и осторожно, как драгоценность, взял руку Степаниды. Она действительно оказалась хрупкой и нежной на ощупь и холодной, как ледышка.

– Вы совсем замерзли, Стеша… – проговорил Коптюк.

– У меня всегда холодные… – засмеялась в ответ девушка. – Значит, муж красивый будет… Бабушка моя так всегда говорит…

Смех ее вдруг осекся, и она умолкла. Федор придвинулся ближе, не отпуская ее доверчивой ладони. Глаза ее заблестели совсем близко, распахнулись перед ним, как два бездонных озера.

В этот момент раздался топот приближающихся шагов. Мимо них бегом, припадая на левую ногу, шаркал подметками по земле боец. Коптюк сразу узнал его. Это был «переменник» из его взвода, тот самый Гвоздев, из окруженцев. При появлении в поле зрения другого старший лейтенант инстинктивно отпрянул от девушки, но руку ее так и сжимал, машинально.

Боец бежал мимо, даже не замечая пару, стоявшую среди деревьев. Но его узнала и Стеша.

– Гвоздев!.. – окликнула она, одновременно с усилием освобождаясь от рукопожатия офицера.

Штрафник остановился и, оглянувшись, увидел стоящих справа в нескольких метрах старшего лейтенанта и санинструктора. С первого взгляда стало понятно, что он оказался тут не вовремя и некстати. Но деваться было некуда.

– Боец Гвоздев, подойдите, – стремительно хмурясь, приказным тоном громко произнес старший лейтенант.

В этот момент он готов был застрелить этого никчемного «переменника» на месте.

– Боец переменного состава Гвоздев… – приближаясь, на ходу выговорил тот.

– Я знаю, что вы Гвоздев!.. – сразу срываясь на крик, выпалил ему в лицо Коптюк. – Почему покинули позиции? Дезертировали с передовой? Я вас, за оставление расположения взвода, – по законам военного времени…

Угрозы обрушились шквалом прямо в лицо «переменнику», но оно оставалось непроницаемым – та же застывшая, усталая, отсутствующая маска с черными морщинками, забитыми, точно бороздки кровостока, въевшейся пылью, грязью и копотью.

– Мне ординарец… ваш… приказ… – забормотал Гвоздев. – Явиться на КНП роты, для возведении блиндажа…

– Не было!.. Никакого приказа… по вашему поводу!.. – кричал взводный, хватаясь за кобуру. – Я вас!.. Как дезертира!..

– Степанков… по плотницкому делу… Ваш приказ… Степа сказал, явиться… Я отцу каждое лето помогал дачи строить… вдоль Волги…

– Федор Кондратьевич… – вдруг мягким голосом, но настойчиво вступила в диалог санинструктор. – Очевидно, что боец выполнял приказ…

– Позвольте мне самому разобраться, что кто выполнял… – с трудом усмиряя захлестывающую изнутри бурю, ледяным тоном, почти шепотом выдавил из себя Коптюк. – Что за приказ вы выполняли, кто его вам передал?

– Ординарец, боец переменного состава Степанков… – вытягиваясь по стойке смирно, но не меняя выражения на лице, отрапортовал Гвоздев. – Явиться на КНП второй роты, для участия в сооружении накатов. Поскольку имею плотницкий навык… С детства… Отец меня учил…

Слова Гвоздева заглушили один за другим взметнувшиеся в районе КНП взрывы. Тут же сквозь их гул пробился шум работающих двигателей. Звук шел сверху, разливаясь по всей опушке, заполнял балку и рощу, накатываясь дальше в сторону деревушки.

– Воздух! Воздух!.. – закричал чей-то близкий голос. Этот окрик один за другим подхватили другие голоса.

Рев двигателей стал стремительно нарастать. Низкая тень мелькнула в верхушках деревьев, а потом с оглушительным ревом пронесся над лесом огромный черный крест тупоносого «мессершмитта». Невольно все трое, повинуясь крикам и этой хищно упавшей на головы железной птице, присели к земле, втянув головы в плечи. Коптюк, забыв про Гвоздева, инстинктивно обхватил Стешу за плечи и прижал к стволу дерева. Он пытался заслонить ее от осколков возможного взрыва.

Но взрыва не последовало. Ни очередей авиационных пушек, ни авиабомб самолет не сбросил. Вместо них с неба с мягким шелестом посыпались белые бумажки. Сотни их планировали, как опадающая листва. Ветерки подхватывали и подгоняли их, разнося повсюду, усеивая бумажками все пространство между деревьев.

Несколько таких листиков, размером с тетрадный, упали к ногам укрывшихся возле дерева. Гвоздев уже успел подняться с земли и отряхнуть прошлогодние гнилые травинки и веточки с пол шинели. Коптюк помог встать Стеше. Демьян поднял с земли один из листочков. С одной стороны на листке была напечатана фотография. Несколько опрятных бойцов в пилотках и гимнастерках сидели и стояли в помещении, с явным интересом глядя в немецкие журналы с картинками. Подпись под фото Демьян прочитал вслух: «Добровольно перешедшие, работающие на производстве, в часы отдыха».

Коптюк поднял бумажку с земли и начал разглядывать.

– ШВЗ! – выдохнул он, показывая листок Степаниде. – «Штык в землю!». Немецкий пропуск для тех гадов, которые захотят сдаться в плен.

Сказал он это с ненавистью, глядя прямо в глаза Гвоздеву.

– Никогда не видела… – с чисто женским любопытством ответила девушка, пытаясь разглядеть изображение на листовке в руках Коптюка.

– И не надо тебе видеть паскудство это… – веско сказал старший лейтенант Коптюк. – Вишь, чего пишут: «С перешедшими добровольно, по новому приказу Гитлера, мы обращаемся особенно хорошо». Слыхала? «Достаточно поднять обе руки и крикнуть: «Штыки в землю!» Так-то вот… Не знакома вам эта фраза, а, боец переменного состава Гвоздев? Может, разучивали ее хором со своими дружками- окруженцами? Твердили про себя на ночь, чтобы не сплоховать при случае, а?

Вопрос его прозвучал с открытой угрозой.

– Нет, товарищ старший лейтенант… – произнес Демьян.

Голос его перехватило от спазма проснувшегося вдруг гнева. Но слова его звучали веско и глухо.