Men, Джон уже сокращал долю музыки скиффл».

Леннон всегда воспринимался как лидер группы не только случайными слушателями, но и теми членами Quarry Men, которые все еще с благоговением относились к человеку, который, как вскоре понял Филипп Хартас, был «парнем без тормозов. Его целью, похоже, было забраться на недосягаемую для всех высоту, и на пути к этой цели он расшвыривал очень многих людей. У него была привычка саркастически разговаривать с людьми, хотя со мной он никогда так себя не вел».

Когда Леннон на первом курсе художественного колледжа попытался сменить специализацию и перевестись с литературного на графическое отделение, где учился Билл Харри, декан этого отделения Джордж Джардайн, глуповатого вида джентльмен в спортивной куртке и узорчатом галстуке, не дал своего согласия. Подобно многим другим преподавателям, Джардайн был невысокого мнения о Ленноне, хотя и признавал, что многие студенты колледжа увлечены личностью Джона — подобная картина наблюдалась в Кворри Бэнк. Отчасти это объяснялось сильной натурой Джона, а отчасти тем, что Quarry Men — хотя их нельзя было назвать самой необузданной музыкальной группой Мерсисайда — начали приобретать известность и за пределами относительно безопасных вечеринок в студенческом клубе из–за своего умения сглаживать неприятные моменты, причем в большинстве случаев благодаря инстинктивной способности Леннона управлять толпой.

Что касается самой музыки, то аккорды, соединявшие куплеты и припев, были невнятными, а композиция часто распадалась на части — несмотря на выкрикиваемые при отключенном микрофоне команды. Тем не менее группа все чаще успешно добиралась до заключительного номера, в котором обычно солировал Леннон или Маккартни, и демонстрировала все имеющиеся в ее распоряжении дешевые трюки, охраняя свою мимолетную славу с воинственным рвением шестилетнего мальчугана — обладателя нового велосипеда.

Как бы то ни было, достижением можно считать уже то, что Quarry Men (Johnny And The Moondogs) вообще удалось выжить в те времена, когда «разведчики талантов» из Лондона — именно там были сосредоточены крупнейшие звукозаписывающие компании страны — редко находили время послушать, что происходит в других регионах. Несмотря на то что в 50–х годах большинство британских регионов обеспечили как минимум по одному участнику хит–парадов, провинциальная поп– музыка была настолько убогой, что лишь немногие ее представители могли претендовать на место между полной безвестностью и успехом в течение двух–трех сезонов. Но если ты не известен в большом мире, можно вполне рассчитывать на успех у местной публики.

Превращение провинциальной группы в полупрофессионалов обычно сопровождалось существенным увеличением числа поклонников, которые появлялись после регулярных выступлений в молодежных клубах, кофейнях, пабах и так далее. Скиффл–группа Джерри Марсдена из одного из самых опасных районов Ливерпуля шла тем же путем, что и Quarry Men. Правда, Джерри признавался: «Я не замечал их, пока к ним не присоединился Пол. Звучали они скверно, но Пол и Джон выделялись своим талантом. Все, что делал Джон, выходило по–особенному. Казалось, он впитал в себя все течения рок–н- ролла, а затем вдруг вынырнул с собственным вариантом всей этой музыки».

У группы Марсдена, занимавшей более высокую ступеньку в местной иерархии поп–музыкантов, сложился привычный график из двух или трех выступлений в неделю, которые устраивались поблизости, и редких поездок в соседние графства. Тем временем территория концертов Johnny And The Moondogs ограничивалась окрестностями Ливерпуля, по крайней мере, до осени 1959 года, когда группа — теперь она сократилась до Джона, Джорджа и Пола — прошла в финал регионального отборочного тура шоу Кэролла Льюиса «Search For Stars» — духовного предшественника «Opportunity Knocks» — который проходил на сцене «Hippodrome Theatre» в Манчестере, считавшемся культурной столицей севера и расположенном в 50 километрах к востоку от Ливерпуля.

Главный приз — это участие в серии передач Льюиса на Ай–ти–ви — аналогичным образом Vagabonds завоевали право появиться в передаче Би–би–си «Come Dancing» после того, как за год до этого просто приняли участие в мировом чемпионате музыки скиффл. Однако необходимость для большинства публики успеть на последний поезд домой свела до нуля шансы Леннона, Маккартни и Харрисона — поезд отправлялся слишком рано, чтобы троих музыкантов могли оценить (по громкости аплодисментов) — в финале конкурса. И хотя Джон предпочитал не распространяться на эту тему в Мендипсе, это достижение значило для него больше, чем любые успехи в колледже.

К разочарованию Мими, учеба Джона развивалась по тому же убогому сценарию, что и в Кворри Бэнк. Неудачу можно было предсказать с самого начала. В самое первое утро учебного года Джон встал рано и провел массу времени перед зеркалом, укладывая по–всякому свои блестящие от бриллиантина волосы. Затем он сунул расческу в карман спортивной куртки, надетой поверх сиреневой рубашки, которую не одобряла Мими. Джон пошел к остановке автобуса в приличных диагоналевых брюках, но появился в колледже в сомнительного вида джинсах–дудочках (он как–то умудрился переодеться по дороге), таких тесных, что его ноги казались просто выкрашенными чернилами, а походка сделалась слегка косолапой. В таком виде он стоял у входа в колледж, сильно прищурив глаза. Леннон был слишком тщеславен, чтобы носить очки, в которых он нуждался из–за хронической близорукости, выявленной еще в начальной школе.

Представление о самом себе у новичка складывалось вопреки тому, о чем он помалкивал, — его привилегированному воспитанию в Вултоне. Сноб наоборот, он уже впитал «мужские» ценности как подростков–стиляг, так и взрослых пролетариев Мерсисайда. Обычно представлял себя «бедным, но честным малым», героем «рабочих окраин» — несмотря на то, что единственной оплачиваемой работой, помимо музыки, которую он когда–либо выполнял, была практика на водоочистительной станции «Scaris & Brick» во время летних каникул. Уже к концу первого семестра в колледже он стал говорить на вульгарном ливерпульском диалекте, пересыпанном непристойностями.

Кроме того, он усвоил точку зрения, что северные женщины являются просто придатком своих мужчин. Новая подруга Джона — и будущая жена — Синтия Пауэлл, похоже, смирилась с этой ролью, а также со вспышками ревности, когда он бледнел, сжимал кулаки и закатывал ужасные сцены, стоило ей просто поздороваться с мужчиной, который не входил в список тех, кто, по его мнению, не испытывал романтического интереса к Синтии.

Тем не менее, сколько бы Джон ни покрывал ее поцелуями и ни осыпал ласковыми глупостями наедине, Синтия, девушка с того берега реки, в остальное время все равно оставалась для него лишь одной из пешек его окружения, оставаясь в его тени, пока он продолжал утверждать себя в роли дерзкого клоуна и слонялся по центру города вместе со своими Moondogs или приятелями из колледжа. Нередко Синтия с Джоном сбегали с лекций и устраивали свидание, скажем, в спальне Рода Мюррея — его комната в общежитии на Гамбьер–террас находилась буквально за углом, — но не успевали зайти слишком далеко, как раздавался фирменный свист Джорджа. При виде Джорджа и других ребят, жаждавших монополизировать права на ее парня, на сердце у Синтии становилось тоскливо, но время от времени она ловила на себе непривычный ласковый взгляд Джона — возможно, он наконец заметил ее светлый перманент, делавший ее похожей на Брижит Бардо, эту «роковую женщину», в которой откровенная сексуальность сочеталась с удивительной невинностью.

Синтия также заметила, что на публике Джон дурачился, как будто намеренно разыгрывал спектакль. «Он так старался удивить людей, что просто изматывал себя, — вспоминал еще один студент, Род Мюррей. — Однажды я увидел, что он бежит по улице, держа в руках автомобильный руль, — просто руль, безо всякого автомобиля. Он сказал, что едет в центр».

Фиглярство Леннона иногда превращалось (нередко не без участия алкоголя) в глупые выходки, а за этим следовали скандалы, из–за которых его выкидывали из пабов. «Мне только что пришло в голову: я никогда не чувствовал, что он взрослеет, — заметил Джерри Мардсен, вспоминая прошлое. — Даже когда он был совсем юным, в нем было что–то, вызывавшее легкое беспокойство. Казалось, что он галопом бездумно несется по жизни. Он не выглядел человеком, который, повзрослев, обретет счастье».

У преподавателей колледжа создавалось впечатление, что он очень мало читает. «У вас возникало ощущение, что он живет, ни о чем не задумываясь», — говорил Филипп Хартас. Именно налет самоуверенности, а не багаж знаний помогал Джону успешно блефовать во время длительных дискуссий об искусстве. Об этом часто вспоминает Артур Баллард, художник, который мог бы добиться национального признания, если бы не предпочел остаться «большой рыбой в маленьком пруду» культуры Мерсисайда.