Хиксон аккуратно сложил монеты. Он знал, что никогда не возьмет ни пенса из денег лорда Харткорта, как бы ни велико было искушение. И в то же время он спрашивал себя, осмелится ли он заговорить о повышении. Он понимал, что даже те крохи, которые он посылает своей матери, служат для нее огромным подспорьем, и все же он не мог устоять против очаровательного ломаного английского и жадной изящной ручки, которая, казалось, всегда была в протянутом состоянии.

Ужин в посольстве походил на все приемы, которые когда-либо проводились в отделанной деревянными панелями столовой, с лакеем за каждым стулом, с золотой столовой посудой и тяжелыми подсвечниками, увитыми орхидеями.

Лорд Харткорт обнаружил, что его посадили рядом с блестящей графиней Уорвик, которая потчевала его пикантными подробностями из жизни английского двора. Все это она сдабривала революционными идеями о социализме, учении, которое она, к ужасу своих друзей, яростно поддерживала.

— Как поживает его величество? — осведомился лорд Харткорт.

— Все толстеет и временами бывает очень вспыльчив, — ответила леди Уорвик, — но все еще остается знатоком женщин, как выяснил Париж в прошлом году. Миссис Кеппель еще ему не наскучила. Действительно, он никуда без нее не выезжает. И хотя он уже в возрасте, он не пропускает ни одного симпатичного личика.

Леди Уорвик, считавшаяся в былые времена первой красавицей, тихо вздохнула.

— Мы все становимся старше, — проговорила она. — Это очень печально. Берите все от своей молодости, лорд Харткорт, это никогда больше не повторится.

— Вы всегда будете красавицей, — сказал лорд Харткорт так, будто он констатировал всем известную истину, а не делал комплимент.

Она улыбнулась ему — милостивой, лишенной смущения улыбкой женщины, за долгие годы привыкшей, когда ее восхваляют.

— Спасибо, — промолвила она. — А в кого же влюблены вы в настоящее время?

— Ни в кого, — совершенно искренне ответил лорд Харткорт.

— Но вы же теряете время! — воскликнула леди Уорвик. — Мужчины должны быть больше влюблены, гораздо больше, чем женщины, за которыми они ухаживают. Это единственный способ сохранить равновесие полов.

— Приходится верить вам, так как вы основываетесь на собственном опыте, — ответил лорд Харткорт.

Его глаза лукаво блестели.

Леди Уорвик рассмеялась.

— Такой большой опыт, — сказала она, — что в один прекрасный день мне придется сесть писать книгу. Это начинает входить в моду. В своей книге я опишу вас, лорд Харткорт, как очень трудного и крайне опасного молодого человека.

Брови лорда Харткорта поползли вверх.

— Опасного? — изумился он.

— Да, — ответила леди Уорвик. — Потому что вы так сдержанны и хладнокровны, вы заставляете женщин влюбляться в вас, в то время как вы сами держите себя под строгим контролем. Вот и получается, что их сердца разбиваются.

Казалось, лицо лорда Харткорта потемнело.

— Боюсь, ваша светлость, вы плохого мнения обо мне, — сказал он.

Его голос прозвучал резко, что крайне поразило леди Уорвик, ведущую легкую светскую беседу. Но потом она вспомнила, как все шептались о том, что какая-то изумительная красавица, намного старше его, очень жестоко обошлась с молодым лордом Харткортом: она увлекла его, превратила в раба, а затем променяла его на другого, более значительного, кажется, королевской крови, кого она посчитала более желанной и важной добычей по сравнению с неоперившимся юнцом.

«Значит, он ничего не забыл, — подумала леди Уорвик. — Рана все еще болит. Возможно, этим объясняется его цинизм».

Вслух она произнесла:

— Я поддразнивала вас — вы должны простить меня за это. Уверена, вы образец доброты и предупредительности по отношению к слабому полу.

— Это звучит страшно скучно! — запротестовал лорд Харткорт. — Боюсь, характеристики, которые вы даете мне, не очень хороши.

— Если вы приедете в Уорвик в следующий раз, когда будете в Англии, обещаю вам, я опишу ваш характер в самых ярких красках, — улыбнулась леди Уорвик.

— С удовольствием принимаю приглашение, — ответил лорд Харткорт. — Мне говорили, что в это время года фазаны просто великолепны.

— Вы можете приехать тогда же, когда приедет король, — сказала леди Уорвик. — Вы ведь знаете, как он любит пострелять на охоте.

Лорд Харткорт поблагодарил ее, в то же время твердо решив, что никакая сила не заставит его участвовать в бойне фазанов, которую король Эдуард считал удовольствием, а большинство спортсменов не одобряли.

Все почувствовали облегчение, когда ужин подошел к концу и супруга посла подала дамам знак, что они могут оставить мужчин. Зная, что его задача заключается в том, чтобы поговорить с султаном, лорд Харткорт передвинул стул и налил себе еще портвейна.

Вечер был скучным и тянулся очень медленно. Когда мужчины присоединились к дамам, их угостили певицей из Оперы, которая исполняла отрывки из «Кармен».

К облегчению лорда Харткорта, султан собрался уходить. Лорд Харткорт проводил его до машины. Когда он вернулся в гостиную, то увидел там посла, который зевал, прикрывая рот рукой.

— Думаю, мы хорошо сегодня поработали, Харткорт, — сказал он.

— Надеюсь, ваше превосходительство, — ответил лорд Харткорт.

— Полагаю, мне удалось более четко, чем нашим напыщенным политикам, разъяснить точку зрения Англии, — заметил посол. — Как бы то ни было, подождем результатов.

— Да, ваше превосходительство, вам действительно удалось это, — заверил его лорд Харткорт, не имея ни малейшего представления, о чем говорит посол: он совершенно не следил за запутанной перепиской между Марокко и Англией.

— Ну ладно, спокойной ночи, — проговорил посол. — Полагаю, вы поедете в город, Харткорт, к «Максиму», не так ли, ведь сегодня пятница?

— Да, ваше превосходительство.

— Слава Богу, я слишком стар для всех этих пирушек, — сказал посол. — Завтра у нас обедают немцы, если я хорошо не высплюсь, общение с ними выведет меня из себя, а это будет катастрофа.

— Вы правы, ваше превосходительство, — согласился с ним лорд Харткорт, на этот раз прекрасно понимавший, какое значение имеет завтрашний обед.

— Ладно, спокойной ночи, Харткорт. Развлекайтесь, — сказал напоследок посол.

Теперь лорд Харткорт мог уже избавиться от всех регалий. Отстегнув их и передав Джарвису, он схватил цилиндр, перчатки и трость и сел в ожидавшую машину, которая должна была отвезти его к «Максиму».

Еще перед ужином он получил от Генриетты записку, в которой она сообщала, что встретится с ним у «Максима». Записка, написанная совершенно безграмотно и надушенная любимыми духами Генриетты, вызвала у него улыбку. Ему прекрасно было известно, почему она хотела приехать к «Максиму» раньше него. Ему она скажет, что ей хотелось избавить его от лишнего беспокойства, а на самом деле она горела желанием показать своим приятельницам изумрудное ожерелье и услышать их завистливые возгласы до того, как он туда приедет.

Всю дорогу на улицу Мадлен он спрашивал себя, кем считают его приятельницы Генриетты — глупцом или благодетелем. Он понимал, что стоит ему шевельнуть пальцем, и любая из них с радостью поменяется местами с Генриеттой. Он не был слишком скромен, чтобы не знать себе цену. В Париже была масса богатых мужчин, но большинство из них не были молоды, представительны и не имели титула, Более того, большей частью они были женаты, а с женами всегда возникала масса сложностей. Маловероятно,