коробочке, запечатала его и повернулась, Гардения с трудом сдерживала нетерпение.

Герцогиня протянула письмо лакею.

— Немедленно отправьте его в посольство Великобритании, — сказала она.

Лакей взял письмо рукой, обтянутой перчаткой, и склонил голову, покрытую напудренным париком.

— Хорошо, ваша светлость.

— И немедленно, — повторила герцогиня. — Оно не должно задерживаться.

— Хорошо, ваша светлость.

Гардения догадалась, кому писала герцогиня.

— Это господину Каннингэму? — несколько озабоченно спросила она.

Герцогиня кивнула.

— Я же сказала тебе, девочка моя, что сама отвечу на приглашение, — напомнила герцогиня, — и запомни — в будущем ты не должна принимать никаких приглашений, не посоветовавшись со мной. Это очень важно, ты понимаешь?

— Да, тетя Лили, — ответила Гардения. — Но мне кажется, что он не имел в виду ничего плохого, когда приглашал меня.

— Разве? — поинтересовалась герцогиня. — Ладно, выпей-ка чаю. Ты пьешь чай с молоком и сахаром? Бери, ешь, что хочешь, ты, наверное, изголодалась. Я всегда пью настоящий английский чай, и мне постоянно приходится учить этих французских поваров заваривать чай так, как я хочу! Ну, а сейчас я не позволю себе ни до чего дотронуться. Я знаю, что сразу же прибавлю в весе.

Как только Гардения поела, герцогиня отправила ее наверх отдохнуть. Уже не чувствуя себя уставшей, она встала посреди спальни и долгое время любовалась своим отражением в зеркале. И опять она вспоминала слова мосье Ворта. Что он имел в виду? Неужели Париж такой безнравственный город, что, по его словам, может испортить ее? Маловероятно, если за ней будет следить тетушка!

Гардения была разочарована, что ей не разрешили поехать с господином Каннингэмом на прогулку в Булонский лес. Как было бы приятно сидеть на высоком сиденье желтой двуколки и чувствовать, как стремительно бегут сильные лошади. Но он же предупредил, что увидится с ней завтра, а это значит, что в субботу вечером он придет в гости к тетушке.

Сегодня вечером, подумала Гардения, он и, возможно, лорд Харткорт, и другие красивые молодые люди поедут к «Максиму». Как-то несправедливо, что ей нельзя ехать. Она стала напевать мелодию из «Веселой Вдовы». Она стала вспоминать, успела ли она упаковать с собой ноты, но даже если она и забыла их, то все равно помнит мелодию наизусть. В большой гостиной стоит пианино. Она может спуститься вниз и попробовать подобрать мелодию. Здесь, в Париже, эта песенка была так к месту.

Ее тетушка спала, но окна спальни герцогини выходили на другую сторону, поэтому музыка не будет ей слышна, да и играть Гардения станет очень тихо.

Она приоткрыла дверь своей спальни. Все было спокойно. Она сбежала по лестнице и вошла в гостиную. Теперь там все было прибрано, и комната выглядела совершенно по-другому. Зеленые столы убрали, на пол постелили ковры, изящные диваны и стулья расставили так, как было принято расставлять мебель в обычных гостиных. В огромных вазах стояли цветы, а лучи заходящего солнца, проникающие через окно, делали комнату уютной и теплой.

«Мне все это привиделось», — сказала себе Гардения, вспоминая свои первые впечатления.

Она подошла к небольшой нише, в которой стояло огромное пианино. Крышка была открыта, Гардения села на обитый гобеленом стул и пробежала пальцами по костяным клавишам.

Пианино было прекрасным, и Гардения, страстно любившая музыку, начала очень-очень тихо наигрывать один из вальсов Шопена. Ее родителям нравилось, когда она играла. Возможно, в один прекрасный день и тетушка сочтет ее музыку успокаивающей. Так Гардения смогла бы хоть в малой степени отплатить тетушке за всю ее доброту — красивые платья, уютный дом, радость встреч с новыми людьми.

— Я благодарна, я безмерно благодарна, — вслух проговорила Гардения, — и я в Париже, самом веселом городе в мире.

Музыка из «Веселой Вдовы» заполнила все ее существо, и она поняла, что не забыла ни одной ноты. «Иду к „Максиму“ я», — еле слышно пела она. Внезапно сзади раздался голос:

— Надеюсь, мне будет дозволено сопровождать вас туда — кем бы вы ни были.

Гардения резко развернулась на стуле и увидела мужчину, разглядывающего ее. Он был высок, широкоплеч, и она с легкостью догадалась бы, откуда он родом, даже не слыша его акцента. Невозможно было ошибиться, увидев это лицо с резкими чертами, эти волосы цвета спелых колосьев и эти выступающие скулы, столь характерные для людей его нации. Что-то в его взгляде через очки и в растянутых в слабой улыбке тонких губах заставило Гардению сразу же невзлюбить его.

— Кто вы? — спросил он по-французски с гортанным акцентом.

— Я Гардения Уидон, — вставая, ответила она. — Я племянница герцогини де Мабийон.

— Не может быть! Племянница Лили! — уже по-английски воскликнул мужчина.

— Именно так и есть, — сказала Гардения. — Позвольте узнать ваше имя?

— Я барон фон Кнезбех, — ответил он, щелкнув каблуками, потом внезапно схватил ее руку и поднес к губам. — Счастлив познакомиться с вами. Ваша тетушка никогда не говорила мне, что у нее такая красивая племянница, наделенная такой массой достоинств.

— Я приехала неожиданно, — объяснила Гардения.

— Вы будете жить здесь?

— Да, в этом доме.

— Это будет так приятно, — проговорил барон, — для вашей тетушки, естественно.

Гардения спохватилась, что он все еще держит ее за руку. Как только она попыталась выдернуть ее, он опять поднес ее к губам и поцеловал.

— Мы должны стать друзьями, вы и я, — сказал он. — Я очень давний друг вашей тетушки — очень близкий друг, если можно так выразиться. Мы часто будем видеться, и тогда, моя маленькая Гардения, мы оба узнаем друг друга поближе.

Казалось, его взгляд пронзал ее насквозь, а то, как он двигал губами, вызвало у Гардении приступ тошноты. Она опять попыталась выдернуть руку, и на этот раз он отпустил ее.

— Боюсь, тетушка сейчас отдыхает, — проговорила она. — Сообщить ей, что вы пришли?

Улыбка, появившаяся на его лице в ответ на ее слова, показалась Гардении оскорбительной.

— Не беспокойтесь, моя маленькая Гардения, — успокоил он ее. — Я сам сообщу ей. Вы будете ужинать с нами сегодня? Вот тогда мы и встретимся.

Он еще раз щелкнул каблуками. Его движения были скорее механическими, он отнюдь не старался быть вежливым по отношению к Гардении. Он повернулся и вышел из гостиной.

Гардения продолжала смотреть ему вслед. Он ужасен, думала она. Именно такими она представляла себе негодяев из романов! Но все-таки он близкий друг ее тетушки, и ей придется быть вежливой с ним. Да, действительно, близкий друг, если он без предупреждения может подняться наверх в будуар, где она отдыхает!

Генриетта Дюпре взяла изумрудное ожерелье и приложила его к белоснежной шейке.

— Сколько? — спросила она тем голосом, который приберегала для владельцев магазинов и слуг и который очень отличался от мягкого, сладкого голосочка, который слышали ее поклонники.

— Десять тысяч франков для милорда, — ответил ювелир. — А вам, мадемуазель, семьсот пятьдесят комиссионных.

— Это нечестно! — Генриетта швырнула ожерелье на туалетный столик и поднялась с низкого пуфика.

Ее тончайший полупрозрачный пеньюар почти не скрывал совершенные линии ее молодого