Азиза отвернулась, разглядывая пейзаж на стене – вишневые деревья в цвету. Это была ее картина. – Однажды мой брат сказал, что каждый понимает свободу по-своему. Тогда мне казалось, что это пустые слова. Однако теперь я думаю иначе. Быть может, свобода Ибрагимова в том, чтобы причинять боль другим?
– Чего же ты хочешь от меня?
– Муэдзина необходимо остановить. Мечтатели – не воины. У тебя есть опыт, оружие. Пошли стражников, а мы…
– Ничего не выйдет, – хаким покачал головой. – Тимирязев – маленький город. Сил стражи едва хватает, чтобы поддерживать порядок на улицах. На дружинников надежды немного. Из оружия имеются только автоматические винтовки да световые гранаты. Разогнать толпу демонстрантов – вполне достаточно. Сражаться с муэдзином такими средствами бессмысленно. Мы сейчас в трудной ситуации. Община готова расколоться. Чтобы предотвратить самосуд, мне пришлось ввести чрезвычайное положение и арестовать самых известных сабов. Но что делать с ними дальше? Мы не можем долго удерживать столько людей.
– Не отпускай их.
– Прости?
– Не отпускай их в пустыню.
– Муэдзин?
– Да. После событий на площади к нам присоединились несколько десятков сабов. В основном молодежь, студенты. Они считали своим лидером Ибрагимова. Однажды он повел их к Радужным горам, якобы основать еще одно поселение. Больше от них не было вестей. Мы думаем, он как-то использует других сабов, чтобы расширить свои возможности.
– Уничтожить сады и окружить город песками тоже его идея?
– Нет. Это было общее решение. Мы считали, так процесс приобщения жителей к джинниту пойдет быстрее.
– Ты же любила деревья. Говорила, что не представляешь мира без цветущих садов. Господи, Аз! Во что ты превратилась?
– Ты не поймешь этого, пока не обратишься к песку. Там, – она подняла руку, указывая в сторону пустыни, – может быть что угодно. Ты видишь только пыль, а нам являются образы небывалые и прекрасные.
– Интересно, какие образы являются Ибрагимову? – Алтарев начал злиться.
– Ошибки неизбежны. Но цель стоит того, – по ее лицу пробежала тень.
– Вы не в состоянии справиться с одним безумцем, а если их станет пять? Десять? Что тогда?
– Ты говоришь о том, чего не понимаешь. В нашей дальнейшей беседе нет смысла. – Она направилась к выходу.
– Постой! Ты вот так уйдешь? Даже сына не повидаешь?
– Нет.
Дверь скрипнула, открываясь. Он бросился за женой, выбежал в коридор.
Никого.
Хаким с размаху впечатал кулак в стену. Принялся выкрикивать оскорбления и мольбы в пустоту. На крик сбежались стражники. Они уверяли, что никого не видели. Алтарев ворвался в комнату, заказал в синтезаторе бутылку водки. Налил прозрачную жидкость в стакан, жадно выпил. Алкоголь должен был согреть его, расслабить, но эффект был прямо противоположный. В глубине души Алтарева медленно набухало семя льда. Погруженный в свои переживания хаким не слышал, как за стеной тихо плачет маленький мальчик.
– Она ушла, а через два дня на резиденцию напали. Прошло столько времени, а я до сих пор помню все в подробностях. Это и в самом деле были химеры. Не птицы и не звери. Очень шустрые, прыгучие и сильные. Стражникам удалось подстрелить нескольких, но большая часть проникла внутрь. – Алтарев провел пальцами по шраму, рассекающему левую бровь. – Я сражался. Вход в апартаменты узкий, мне удалось задержать их. Тогда самые ловкие взобрались по стене, вошли через балкон. Меня разоружили, загнали в угол. Наверное, в этот момент я впервые искренне верил в бога. Однако химеры пришли не за мной. Два существа – самые крупные и больше всего похожие на людей – двинулись к комнате Егора. Наверное, они выбили бы дверь, но та открылась сама собой. На пороге стоял мой сын. Один из пришельцев протянул к нему руки и вдруг распался, рухнул на пол грудой песка. Через мгновение то же самое случилось с другими уродцами в комнате. Некоторые из них распадались полностью. От других оставались кости. Пустые черепа падали на пол, словно бильярдные шары. Потом мне часто снился этот стук. Когда все было кончено, Егор вышел в коридор. Через мгновение там тоже застучали бильярдные шары.
Сын вернулся, улыбнулся мне. Я спрашиваю: Егорушка, как тебе это удалось? А он: понимаешь, папа, они очень хотели исчезнуть. Вот я и помог им. Можно было прямо из комнаты, но они хотели, чтобы с ними кто-нибудь побыл в последний момент. Я говорю: как это у тебя получается? А он: не знаю. Я это всегда умел. Вот когда почтенный Рахматов ушел на небо, ты очень хотел стать хакимом. Я помог. И когда дядя Надир хотел, чтобы мама на площадь не пошла, – тоже.
Мы еще долго говорили. И чем больше он рассказывал, тем страшнее мне становилось. Вся наша совместная жизнь представилась спектаклем. А режиссер стоял передо мной и улыбался знакомой улыбкой женщины, которую я любил.
Надир видел, как вспыхивает и гаснет безумный огонь в глазах хакима. Алтарев не врал. Он действительно верил в то, что говорил. Кулиев бросил взгляд на спящего мальчика. Неужели это правда?
– Но как это возможно? – ребро сильно болело. Сильный удар у тебя, Федор.
– Когда мы зачали Егора, Азиза уже была заражена джиннитом. Это внутриутробная настройка. Стопроцентная совместимость. Понимаешь? Стопроцентная!
– Что значит – заражена?
– Мы замечаем только крупные фракции песка, в крайнем случае пыль. То, что не фиксирует глаз, не стоит нашего внимания. Мы глотаем джиннит и вдыхаем его с тех пор, как обнаружили месторождение. Сами того не ведая, мы настраиваемся на него, а он – на нас. Можешь сказать, когда ты последний раз болел?
Надир попытался вспомнить и не смог. Алтарев усмехнулся:
– Вот видишь, ты даже не задумывался об этом. Песок исподволь проникал в каждого жителя города, но сабы получали куда большую дозу. Апофеозом этого слияния стало полное замещение базовых частиц организма человека модулями джиннита. Первый раз мы увидели это на площади.
– Преображение, – прошептал Надир, – преображение возможно…
– Верно! А Егор… – Алтарев погладил сына по голове. – Егор стал жертвой этого преображения.
– Но это не объясняет, зачем ты держишь его на транквилизаторах.
– А тебе бы хотелось, чтобы твою жизнь корректировал подросток? У него это получается само собой, как в туалет сходить. Скоро начнется период взросления, первая любовь, срывы, стрессы, приступы неожиданной радости и меланхолии. Ты не хуже меня знаешь, что творится в сознании взрослеющего мальчика. Через год от этого мира не осталось бы ничего. Все выкрутасы безумца Ибрагимова по сравнению с этим – детский лепет.
– Ты настолько не веришь в своего сына?
– Я боюсь его. – Алтарев сгорбился, опустился на койку и стал похож на старого стервятника. – Сначала Азиза, потом Егор. Этот мир отнимает у меня всех, кого я люблю.
Транспорт остановился. Мотор продолжал работать, но ощущения движения не было.
На запястье хакима ожил коммуникатор.
– Что у вас? – В голосе Федора слышалась усталость.
– Здесь что-то странное, мы не можем понять, – отозвался стражник, – что-то блокирует колеса.
– Сейчас буду. – Алтарев поднялся на ноги. Он снова был самим собой – спокойный, сильный, властный. – Пускай мой родственник остается здесь, – велел хаким стражникам. – Я скоро вернусь.
Едва за спиной Алтарева хлопнула дверь, хватка «нукеров» ослабла. Надир принялся растирать
